КОНАН: Рожденный в битве

Потом поднял голову, словно ища пути к бегству. и его взгляд упал на хрустальный кувшин с желтым вином. Быстро поднявшись, наполнил кубок и залпам осуши я его. Потом снова наполнил, и осушил, и снова. Когда он поставил кубок, приятное тепло растеклось по жилам. Вещи и события обрели новый смысл. Темные киммерийские горы скрылись в тумане далеко позади. Жить все-таки хороша, и она оказалась реальностью, а не сном какого-то идиотского божка. Он лениво потянулся, словно гигантский к от, и уселся за стол, осознавая величие и жизненную важность самого себя и своей задачи. Удовлетворенно покусывая стило, он уставился на карту. («Феникс на мече», первый представленный вариант.)

Когда Говард утверждал, что «человек по имени Конан, казалось, неожиданно возник в моем мозгу без каких-либо усилий с моей стороны», он, вероятно, говорил правду. Но не осознавал, что сей акт творения подчинялся глубоко затаенным мотивам: «великая скорбь» Конана отражала «мрачное настроение» Говарда, так же как Киммерия — Темную Долину. Как Темная Долина была самым зловещим воспоминанием Говарда, так «более мрачной страны», чем Киммерия, не существовало в мире для его героя.

Говардовский Конан, по крайней мере на ранних стадиях своего создания, был списан с самого автора, он не являлся мифическим идеализированным персонажем.

«Киммерия», строго говоря, не входит в канонический цикл о Конане, это произведение, которое помогало в создании рассказов о нем: Конан — или Говард — может лишь «помнить» Киммерию. Ужасная страна, само воскрешение оной в памяти вызывает неприятные воспоминания, ее хочется поскорее забыть. Вот почему действие романа никогда не происходит в Киммерии и ни один другой киммериец не упоминается и не может упоминаться на страницах книги.

В «Королеве Черного побережья» Конан объяснит Бёлит, что «пока я жив, я намерен изучать жизнь во всех ее проявлениях. Дайте мне познать сочный вкус мяса и жгучее вино на языке, горячие объятия белых рук, и чтобы кругом пылала битва, клинки звенели, вспыхивали и окрашивались алым… Вот это — жизнь, а духовные тонкости оставим философам и жрецам. Реальность, иллюзия… Я вот что тебе скажу: если этот мир иллюзорен, значит, и сам я — всего лишь иллюзия, а коли так, все окружающее для меня реально. Ну и хорошо: жизнь пылает во мне, я люблю и дерусь… Чего еще?»

Вот о чем на самом деле цикл о Конане — о желании погрузиться в бурную жизнь. Напряженная физическая жизнь Конана проявляется в его отчаянных попытках забыть Киммерию и любые пугающие воспоминания, связанные с этой страной. Вероятно, то же можно сказать о писательской деятельности Говарда, которая может рассматриваться как попытка забыть Темную Долину. Когда Конан бездействует — как в случае начальных глав «Феникса на мече» — и ему напоминают о Киммерии, первая реакция — найти забвение и утопить в вине все мрачные мысли. Разные решения одной и той же проблемы.

После того как родилось стихотворение «Киммерия», выразившее желание бежать из этой страны и забыть о ней как можно быстрее, Говард практически созрел для сочинения первого рассказа о Конане. Когда Говард вернулся в Кросс-Плейнс в феврале 1932 г., перед ним все еще стояла задача создания того, что стало известно как мир Хайбории.

Причины, по которым была придумана Хайборийская эра, были, вероятнее всего, коммерческими. Единственным рынком сбыта для Говарда в 1929 г. стал журнал «Уэйрд тэйлз», но в начале тридцатых перед ним открылось несколько новых рынков, особенно журнал «Восточные рассказы» и недолго просуществовавшие «Солдаты удачи». Говард питал глубокую любовь к истории, его произведения, проданные в «Восточные рассказы», числятся среди лучших. В то же самое время он осознавал трудности, связанные с кропотливой исследовательской работой, требовавшейся для поддержания исторической точности. Задумав вселенную, которая не была нашей, но могла когда-то быть ею, и тщательно выбрав названия и имена, напоминавшие нашу прошлую историю, Говард решил проблему анахронизмов и необходимости длинных пояснительных глав.