Конан-варвар. Алая цитадель

Он поднял меч над головой и сделал шаг навстречу противникам, но в следующее мгновение повернулся и прыгнул к стене. Мышцы, как стальная пружина, подбросили его вверх. Пальцы вытянутой руки зацепились за выступ. Раздался хруст — выступ не выдержал его веса. Конан свалился на заросшие травой плиты. Если бы не эта трава, смягчившая падение, у него бы сломался позвоночник, так как упал Конан на спину. Через долю секунды он снова оказался на ногах, как огромная кошка, и смотрел на своих недругов. Безмятежность исчезла с его лица, в глазах зловеще горело синее пламя, черная грива стояла дыбом, через стиснутые зубы прорывалось угрожающее рычание. Ситуация изменилась в корне, теперь придется защищать не чужие жизни, а свою, и дикарская натура Конана со всей первобытной свирепостью отреагировала на эту перемену.

Черные люди, растерянно замершие в момент его прыжка, опомнились и теперь готовились наброситься на него. Но тут тишину разорвал громкий крик. Обернувшись, великаны увидели под аркой пеструю толпу пиратов. Моряки шатались, точно пьяные, и сыпали нечленораздельными проклятиями. Они еще не успели толком прийти в себя и плохо соображали, но инстинкты воинов оказались на высоте — морские волки обнажили клинки и двинулись вперед, чтобы крушить всех, кто окажется у них на пути.

Черные люди ошеломленно уставились на них. Конан испустил дикий вопль и бросился на врагов, как разящая молния. Точно колосья спелой пшеницы, падали они под его клинком. Зингарцы с ревом устремились через двор и обрушились на великанов стаей кровожадных демонов. Пусть одурманенные матросы ничего не соображали, когда Санча отчаянно трясла их и совала в руки оружие, но страхолюдного облика незнакомых врагов и пролившейся крови было достаточно, чтобы в душах проснулась боевая ярость.

В мгновение ока двор превратился в поле жестокой битвы, а еще через миг она перешла в кровавую резню. Зингарцы плохо держались на ногах, но на их умении орудовать мечами это почти не сказывалось. Они с проклятиями наседали на черных тварей и не обращали никакого внимания на свои раны, если те не были смертельными. Вдобавок пиратов было намного больше, чем чернокожих. Но аборигены оказались серьезными противниками: возвышаясь над атакующими, они орудовали зубами и когтями, разрывали людям глотки и сокрушали черепа. Перемешавшись в беспорядке с врагами, моряки не смогли как следует использовать свое преимущество — ловкость и быстроту. Вдобавок многие настолько отупели от наркотика, что даже не пытались уклоняться от губительных ударов. Они просто дрались, как дерутся дикие звери: не избегая смерти, заботясь лишь о том, чтобы ее не избежал враг. Их сабли, как мясницкие тесаки, рассекали черную кожу и красную плоть. Визг, вопли и проклятия смешались в отвратительный рев бойни.

Санча, прижавшаяся к стене возле арки, была оглушена шумом и яростью схватки. Перед ее очами бушевал кровавый хаос, в нем вспыхивала сталь, мелькали руки, возникали и исчезали перекошенные злобой лица. Сражающиеся сталкивались, переплетались, налетали друг на друга в этой безумной адской пляске.

Ее память запечатлела некоторые подробности, как рисунки черной тушью на кровавом фоне. Вот зингарский моряк, ничего не видя из-за ленты кожи, содранной со лба и закрывающей ему глаза, по самую рукоять всадил саблю в живот черного великана. Она хорошо слышала, как пират крякнул, нанося удар, и увидела, как темно-карие глаза жертвы закатились в агонии, а из распоротого живота вывалились кишки и брызнула кровь. Умирающий схватился за острие голыми руками. Ослепленный моряк пошатывался на месте — похоже, ничего не соображал. Внезапно кисть черной руки схватила его за шею, черное колено с чудовищной силой ударило в позвоночник. Голова зингарца откинулась назад под неестественным углом, раздался треск, громкий даже в шуме битвы — как будто сломали толстый сук. Победитель отшвырнул тело своей жертвы, но тут же позади него молнией блеснул стальной клинок. Черный человек покачнулся, голова скатилась ему на грудь, а оттуда — на землю.

Санче стало дурно, она прижала ладонь ко рту, сдерживая рвоту. Надо было уйти подальше от этого страшного места, но не слушались ноги. И глаза она не могла закрыть. Да и не пыталась — наоборот, раскрыла еще шире. Она была потрясена до глубины души, ее мутило, и вместе с тем она испытывала какое-то странное возбуждение, как всегда при виде крови. Однако эта битва была намного страшнее всех тех набегов на порты и захватов кораблей, которые произошли на ее глазах. И тут она увидела Конана.

Группа врагов сумела оттеснить Конана от его товарищей, и он не устоял на ногах под натиском черной волны когтистых рук и могучих тел. Он бы уже давно отправился к праотцам, если бы, падая, не ухитрился увлечь одного из черных людей за собой, и теперь он служил пирату щитом. Великаны рвали сородича когтями, стремясь добраться до киммерийца, а Конан что было сил вцепился зубами в глотку издыхающего туземца и крепко прижимал к себе его тело.