Конан-варвар (ЛП)

— Тот бой мы вели с ванирами. Подлыми рыжими псами, которые периодически тревожат наши земли. По правде сказать, сейчас я уже не могу припомнить, зачем они заявились тогда. Жадность, жажда наживы… Возможно, кто-то из нашего народа убил одного из их сородичей. Причина той войны, да и многих других, была едва ли важней результата. Если бы они одержали верх, то уже какой-то ванир рассказывал бы нынешней ночью своему сыну о славной победе.

Корин посмотрел на сына, его рука легла на плечо Конана.

— Поешь, мальчик, мой рассказ будет долгим.

Конан кивнул, но в этот момент он устыдился своего чувства голода.

— Мы имели мало сведений, — сказал кузнец. — Даже меньше, чем Ардел предоставил нам после твоей выходки. Враги напали сразу с двух сторон, северной и южной. Я держал оборону на юге. Будь твой дед там, в тот день, он бы мог сказать, чей топор отличился, и чье именно копье пронзило конкретного противника. Он наверняка вел бы счет павшим от его руки врагам, но это — не мой удел, Я никогда не стремился к подобным вещам, и мне запомнился только лязг оружия. Однако твой отец гордился фактом, что выкованный им собственноручно меч рубил ванирскую сталь, отсекал черенки копий вместе с пальцами. Мой меч тогда сразил много вражеских воинов.

Корин подошел к очагу, оперся о него обеими руками, глядя в огонь… Кузнец молчал какое-то время, глядя в огонь. Конан чувствовал стеснение в горле, и причине своего состояния он не мог найти объяснения. Когда отец заговорил вновь, его голос стал хриплым и приглушенным:

— Твоя мать, Конан… твоя мать была истинной киммерийкой. У тебя ее синие глаза, правда, твоя черная грива досталась в наследство от моего рода. Но ее род столь же силен и отважен. Несмотря на то, что у нее в чреве находился ребенок, женщина вышла навстречу прорвавшимся с севера ванирам. Она пронзила одного человека острием копья, а затем тупым концом сбила с ног другого. Если бы наши воины продолжали драться рядом с ней, то она бы выстояла. Однако они бежали, позволив ваниру нанести ей в живот смертельную рану, тем самым чуть не убив тебя.

— Твоя мать даже не вскрикнула, — продолжил Корин после короткой паузы. — Не издала ни звука, не доставила ваниру радость победы. Я только видел, как она осела, обхватив одной рукой живот, чтобы удержать внутри плод. Другой же рукой твоя мать потянулась за мечом, а убийца спокойно стоял над ней. Этот глупец колебался, — Корин фыркнул. — Почему? Не знаю и мне все равно. Вот только его нерешительность дала время женщине поднять тот меч и нанести удар ему в брюхо. А прежде, чем он смог ее прикончить, я развалил ванира на две половины.

Руки кузнеца сжали каминную полку. Его плечи сотрясались. Конан был уверен, что это следствие ярости, ведь его отец не способен плакать. Но вместе с тем, по щеке самого мальчика скатилась слеза.

— Твоя мать была при смерти и это понимала, — Корин, наконец, обратил к Конану потемневшее лицо. — Достав из-за пояса кинжал, она вложила лезвие в мои руки со словами: «Возьми своего сына».

Кузнец опустил взгляд на свои ладони.

— Я пытался перечить, хотя раньше никогда ей не отказывал, но она была непреклонна. «Я должна увидеть ребенка прежде, чем умру». И она смотрела мне в глаза, направляя мою руку, пока я делал то, что не закончил ванир. Я вырезал тебя из чрева своей жены и положил ей на грудь. Она поцеловала тебя. Так ты попробовал вкус крови своей матери, но плача ее ты никогда не слышал, — Корин сцепил пальцы рук. — Перед самой смертью она сказала мне: «Увидишь, в его жизни будет присутствовать нечто большее, чем огонь и кровь». А затем дала тебе имя — Конан и испустила последний вздох.

Мальчик отложил ложку. Корин повернулся лицом к двери и указал в сторону деревни: