Кончина СССР. Что это было?

В этом контексте я хотел бы вернуться к тому, о чем мы не договорили, – о чрезвычайном положении. Я так понял по вашей реакции, что вряд ли было целесообразно вводить чрезвычайное положение в целом по стране, по крайней мере уже тогда, в 1991-м, потому что, скорее всего, ни к чему бы это не привело. Вы ведь, как человек военный и неплохо разбирающийся в общей управленческой ситуации, не могли не видеть и не оценивать состояние механизмов государственного управления.

Так вот введение чрезвычайного положения было ли возможным в том смысле, что оно было бы хоть кем-нибудь исполнено? В ходе изучения многочисленных материалов и свидетельств тех лет у меня сложилось стойкое впечатление, что система государственного управления была уже до такой степени не дееспособна, что никто просто не исполнил бы команд – ни в центре, ни в регионах, ни на местах. Нигде.

Вы правы, Дмитрий. На каждое решение, тем более государственное, серьезное решение, должен быть закон. Закона о введении чрезвычайного положения ни в СССР, ни в России не было. Закон должен предписывать действия каждого и, кроме того, ответственность каждого.

У нас вот, к глубокому сожалению, до сих пор верстаются законы без механизма ответственности: закон вроде как есть, а ответственности никакой. Поэтому у нас, извините за выражение, бардак. А если бы ответственность была прописана, то исполнитель думал бы головой, а не тем местом, на котором сидит. Вот в чем беда-то, понимаете? Что бы ни происходило, никто ни за что не отвечает.

В июне 1991 года вас вместе с президентом Ельциным избрали вице-президентом РСФСР. Скажите: окружение первого президента России, сам первый президент, его вице-президент понимали масштаб бедствия, имели оценку состояния экономики и хозяйства той страны, которую они тогда, в 1991 году, получили? Или это стало понятно, что называется, уже после вскрытия? Насколько общее состояние полученного соответствовало ожиданиям, даже самым трагическим?

Вы знаете, Дмитрий, вы и здесь правы. Если так посмотреть, вроде что-то среднее. Сама картина состояния экономики и социального положения населения практически была ясна: мы на этом фоне и избирались в народные депутаты. Но, честно говоря, мы не знали, что пропасть эта – не в 100 метров глубиной, а в несколько километров. И когда мы получили в управление это разваливающееся здание, мы вдруг увидели, что подпорками его не спасти, нужна последовательная, продуманная работа не только по реанимированию экономического потенциала России, но и по наращиванию его мощи.

Это очень важное признание. Редко доводилось слышать о том, что российские лидеры, отчаянно бившиеся с союзными за власть, тогда, в 1991-м, совсем не представляли себе (ну или очень приблизительно представляли), что за «счастье» им уготовано в случае победы…