Кончина СССР. Что это было?

Сегодня мы знаем довольно много подробностей относительно вероятности штурма в разные дни и шансов обороняющихся, техники принятия решения о силовой операции, способности, а на самом деле неполной способности союзного руководства, в том числе военного, принимать какие-либо вменяемые решения в сложившихся обстоятельствах. Но мы не очень достоверно знаем, что испытывали люди по обе стороны противостояния. Так вот чего там, в Белом доме, было больше – ража, ощущения свободы, беспокойства по поводу организации своей защиты или элементарного страха перед неизвестностью, неведомой опасностью?

Раж появился 22 августа, когда все закончилось, а 19-го, конечно, мы мало что понимали. И я, когда летел в Москву утром 19-го числа, только понимал, что совершен переворот. Вот это я понимал. Был даже определенный внутренний, куда-то ушедший страх, но на самом деле было огромное желание все-таки защитить и не дать остановить то, что мы начали. Это уже было как наркотик, понимаете?

И когда по пути я увидел эти бронетранспортеры, танки, и из них большое количество вне строя, было такое двоякое ощущение: похоже, ребята не хотят ехать в Москву и сделали так, что у них там гусеница распустилась или еще что-то. А когда приехал и снял трубку телефона, оказалось, все городские телефоны работают, спецсвязь работает, и тогда я вообще пришел в недоумение и понял: что-то не то. Ведь в советское время, когда что-то происходило, то автоматическая связь с городами прекращалась, мы могли звонить через «08» или через телефонистку. А здесь все открыто, все свободно.

Ну а потом начался ажиотаж: люди стали приходить, начали таскать деревья, кустарник какой-то бросать вокруг Белого дома. Мы начали понимать, что ра-

бота должна идти на разных уровнях. Борис Николаевич, естественно, на уровне президента, защищающего интересы России. А я сразу понял, что надо работать с информированием, потому что никакой достоверной информации о происходящем ни у кого не было.

Главная причина неудач горбачевской перестройки состоит в том, что нужно было начинать с создания рыночной экономики, введения частной собственности и создания рыночного пространства и его расширения. А мы потеряли даже то, созданное в советское время, рыночное пространство.

Сергей Александрович, в ночь на 21 августа страх-то был, острое ощущение опасности возникло?

Было очень острое ощущение опасности. И я, хотя редко выходил из кабинета – все время сутолока была такая, – помню: в этот день было очень тревожно, и войска на улицах начали вести себя по-другому. Именно в ту ночь я понял, что ситуация в общем меняется: видимо, ребятам дали какие-то очень серьезные команды.

И последнее. Не могу вас не спросить…Вы все-таки многие годы – ну я не знаю, были близки или нет, – по крайней мере проработали рядом с первым президентом России. Я не буду вас сейчас спрашивать о том, сколько было Ельциных, – много об этом разговоров. У меня один простой вопрос: по вашему мнению, в чем главное достижение и главная ошибка первого президента России? Как бы вы это сегодня для себя сформулировали?

Главное достижение в том, что Борис Николаевич все-таки был последовательным. Он не менял своих оценок, выбранных направлений движения, он им был все время предан, что ли. И это очень важно, с ним в этом плане было очень легко работать. Всегда была общая стратегическая линия, и, если ты действуешь в рамках этой стратегической линии, у тебя всегда будет поддержка.

А ошибка?

Ну, ошибки…

Главная, главная…