Кондитер

Другая на ее месте уже десять раз спросила бы «о чем ты сейчас думаешь», а Соня лишь бросает на меня выразительные взгляды и молчит. Она мне действительно нравится. Печально, что человек – существо одноразовое. Авария, травма, неосторожный шаг – и он тут же ломается и перестает работать. Есть в этом непреодолимый, изысканный фатализм, но на месте боженьки я бы пересмотрел некоторые законы физики.

Мы сидим в креслах у панорамного окна в номере отеля, который я снял пару часов назад. Город простирается внизу, как серое, ледяное море, с рябью машин и огней, с теряющимся в смоге горизонтом. Я заказал шампанское и фрукты, и Соня то и дело наполняет свой бокал сама, не надеясь на мою учтивость. Я не урод какой-нибудь. Обычно я обходителен с девушками. Просто сейчас меня немного накрыло, и я отчаянно пытаюсь справиться с этой необычной смесью злости, растерянности и возбуждения.

А-11 не выходит у меня из головы. Я послал ему несколько комиксов, написанных по его рассказам, но он никак не отреагировал, хотя мои сообщения открыл. Ему не понравилось? Он безразличен к изобразительному искусству? Сложно поверить. Если он тот, о ком я думаю, мои рисунки не могли не впечатлить его. Я ставлю себя на его место и понимаю, что отреагировал бы с пылким интересом. Получается, я опять беру на себя слишком много? Сужу остальных по себе?

Соня достает из вазочки крупную клубнику и вгрызается в сочную плоть своими белыми ровными зубками. Я зачарованно наблюдаю, как розовая мякоть исчезает в ее ротике, а сок течет по губам. Я встаю, наклоняюсь к Соне и целую ее.

Как жалко, что нельзя убивать ее снова и снова, с каждым разом оттачивая процесс до ювелирного совершенства. Она была бы моей любимой жертвой, но никогда не будет. Нас часто видят вместе, а я стараюсь быть осторожным. В мою сторону не только не должно вести никаких следов, даже гипотетических. В моем поле вообще должно отсутствовать само понятие преступления. Я законопослушный гражданин, любящий сын и прилежный студент. Этот образ я шлифовал годами, и теперь он сидит на мне, как влитой.

Соня притягивает меня за воротник рубашки и страстно отвечает на поцелуй.

(Я хватаю ее за руки, больно выворачиваю кисти, заставляя разжать пальцы, и со всей силы бью ее по лицу. Он вскрикивает от неожиданности, но я не даю ей опомниться – и снова замахиваюсь. Из разбитого носа течет кровь, ее вид завораживает меня. Я наматываю длинные волосы на кулак, выдергиваю Соню из кресла и впечатываю лицом в стену, раз, второй, третий, пока на дорогих бежевых обоях не остаются мокрые кровавые разводы. Соня пытается вырываться, меня это лишь распаляет. Свободной рукой я дотягиваюсь до бутылки шампанского. Мысли о том, что я собираюсь сделать при помощи этой бутылки, вызывают мощную эрекцию).

Соня притягивает меня за воротник рубашки и страстно отвечает на поцелуй. Я подхватываю ее на руки и несу на огромную, застеленную атласным одеялом кровать. Бережно опускаю свою ношу, по-кинематографичному не разрывая поцелуя. Соня расстегивает мой ремень, ее рука ныряет в брюки.

– Ого, – одобрительно усмехается она. – Если бы я знала, что тебя так возбуждает клубника, то давно бы ее откусила.

(Лучше откуси свой мерзкий язык, детка. Я буду избивать тебя до полусмерти и насиловать, а потом, все еще находясь внутри тебя, перережу твое горло разбитой бутылкой и буду смотреть, как вытекает, булькая, твоя восхитительная кровь).

– Меня возбуждаешь ты, – нежно шепчу ей на ухо и поспешно сдергиваю с нее узкие джинсы. Я нетерпелив, мне хочется поскорее приступить к процессу, смотреть в ее глаза и фантазировать, что вижу в них не похоть, а животный ужас.

Соня помогает мне раздеть себя, и я с облегчением приступаю к занятию, ради которого мы и приехали в отель. Я в меру нежен, в меру напорист. Я хороший любовник – так говорят все мои подруги.

Часом позднее мы лежим, потные и довольные, пялимся в потолок.

– Она была невероятная, эта салфетка, – продолжает Соня. – Тончайшей бумаги, восхитительно однородного темно-бордового цвета и приятно шершавая на ощупь. Я ее разглядывала самозабвенно, крутила и так и сяк, поднимала на свет полупрозрачное, тончайшее полотно и не могла поверить, какое чудо у меня в руках. Это был абсолютный момент настоящего, когда прошлое и будущее исчезают, и тебе открывается непостижимая прежде красота истинного присутствия здесь и сейчас. Здесь и сейчас, когда от простой салфетки дух захватывает. Когда на ее гранях играют миллионы галактик и приветствуют тебя, и манят своими тайнами. Я размышляла о ее истории, о ее корнях, о том, какой путь проделала салфетка, прежде чем открыла мне истину.

Я приподнимаясь на локте и вопросительно смотрю на подругу.

– Ну а что поделать? Шел пятый час утра, рейс Москва – Барселона. Я развлекала себя, как могла.

Мы смеемся.

В номер стучат, я соскакиваю с кровати, накидываю и наспех завязываю махровый халат и открываю дверь.

– А вот и ужин, – подкатываю тележку к кровати. Поднимаю крышку и втягиваю носом дразнящий запах специй и морепродуктов.