Читаем Кондитер полностью

Вечерний уличный свет бликует на гранях бокалов. Один – полный, накрытый ломтем хлеба, второй – пустой. Тут же, на столе, стоит старая шахматная доска, и сидящий в кресле мужчина задумчиво глядит на фигуры, изредка делая ход – белыми, потом черными, и снова белыми.

Столько лет прошло с момента их последней игры, а он до сих помнит каждый ход и связанные с ним эмоции. Сан Саныч Тубис скучает по своему покойному другу. Эта доска – единственное, что осталось от него на память. И хотя ностальгия чужда Сан Санычу, сегодня один из тех редких дней, когда несвойственное пробивается сквозь заслоны разума, и заставляет в полной мере прочувствовать то, что считалось давно пережитым.

А еще он вспоминает последние три года. Три года одиночества и апатии, когда запрещаешь себе даже самое маленькое удовольствие, потому что иначе не выживешь. Только дашь себе поблажку, расслабишься – и считай, все, конец. Для конца было рановато (сорок три года для мужчины – самый расцвет), поэтому он держался. Мало кто мог бы посоперничать с ним в железной воле и самоконтроле.

Сан Саныч всегда умел поворачивать неблагоприятные обстоятельства себе во благо. Но в последнее время обстоятельства складывались такие – как ни поворачивай, везде край. Тут только один вариант – спрятаться, стать ниже травы, тише воды, засунуть куда подальше свои желания и переждать буран. Вот только чертов буран никак не унимался. Только в минувшие пару месяцев Сан Саныч начал замечать слабые признаки прояснения. Похоже, черный период подходил к логическому завершению, но праздновать еще было рано.

С улицы донесся скулеж и почти сразу же кто-то заскребся в ведущую на задний двор дверь. Сан Саныч нехотя поднимается с кресла и впускает собаку. Здоровенная овчарка вбегает в помещение и принимается самозабвенно стряхивать с себя припорошивший спину снег.

– Фу, Анька, – возмущается мужчина, уворачиваясь от ледяных брызг. – Не могла на пороге почиститься?

Овчарка задорно лает, подбегает к пустой миске, нюхает ее и выразительно поднимает глаза на хозяина.

– Так точно, – улыбается тот. – Вас понял.

И лезет в шкаф, где хранится пакет с сухим кормом. Насыпает порцию, ставит миску обратно и несколько секунд с удовольствием следит, как питомец поглощает угощение.

Он подобрал Аньку на улице, еще кутенком, много лет назад. С тех пор они никогда не расставались, хотя и пережили вместе парочку катаклизмов. После одного из них овчарка немного прихрамывала, особенно в студеное время года, но в целом демонстрировала отменное здоровье и веселый нрав. Она была больше, чем любимым спутником. Она была его личным талисманом.

Зеленые цифры на микроволновке показывают без пяти девять. Тубис идет в комнату, садится за рабочий стол и включает компьютер. Ровно в девять у него урок с одним из многочисленных детей, чьи родители оплачивают уроки по шахматам в надежде развить в ребенке аналитический ум, а может быть даже добиться приличного уровня игры.

В молодости Сан Саныч выполнил мастера спорта, но посвящать всего себя профессиональной шахматной карьере не решился. Это требовало полной самоотдачи, и хотя проблем с усидчивостью у него не имелось, зато имелись другие интересы, жертвовать которыми он не хотел.

Память охотно направляет его сознание в сторону упоительного прошлого, и он почти поддается, как-то внезапно размякнув и осев в кресле, но звонок вызова скайпа выдергивает его из дремоты. Он мгновенно мобилизуется, натягивает на лицо сосредоточенную серьезность и отвечает на звонок. На экране мальчишка лет тринадцати, худой и бледный, как мелкий ядовитый грибок – на тонкой ножке и с рыхлой шляпкой блеклых волос.

«Лучше бы ему заниматься настоящим спортом, борьбой или боксом», – думает Сан Саныч. – «Какой смысл развивать свой мозг, если в твоем теле еле душа держится?»

Сам Тубис выглядит плотным, крепким, полным сил. У него широкие плечи и сильные руки, но в целом незапоминающаяся внешность – что весьма кстати. Ему никогда не нравилось внимание к собственной персоне. В детстве он научился владеть своей мимикой так, чтобы на лице не отражалось ни единой эмоции, и результат удивил и вдохновил его. Люди всегда ищут в чужих лицах отражение своих собственных мыслей и чувств, словно слепые котята мамкин сосок, к которому можно присосаться и напитаться, заполнить свое одиночество. Но за пустое, безэмоциональное лицо не зацепишься. А значит не будет незваных гостей, ненужных разговоров и прочей суеты, какую волей-неволей создают люди, собираясь в группы.

– Здравствуйте, – приветствует его мальчишка из скайпа.

Тубис кивает:

– Приступим.

И на ближайший час углубляется в разбор их прошлой партии, указывает на ошибки и дает альтернативы тому или иному ходу. Никаких посторонних мыслей, лишь тридцать две фигуры, шестьдесят четыре клетки и бесконечное множество позиций.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вдребезги
Вдребезги

Первая часть дилогии «Вдребезги» Макса Фалька.От матери Майклу досталось мятежное ирландское сердце, от отца – немецкая педантичность. Ему всего двадцать, и у него есть мечта: вырваться из своей нищей жизни, чтобы стать каскадером. Но пока он вынужден работать в отцовской автомастерской, чтобы накопить денег.Случайное знакомство с Джеймсом позволяет Майклу наяву увидеть тот мир, в который он стремится, – мир роскоши и богатства. Джеймс обладает всем тем, чего лишен Майкл: он красив, богат, эрудирован, учится в престижном колледже.Начав знакомство с драки из-за девушки, они становятся приятелями. Общение перерастает в дружбу.Но дорога к мечте непредсказуема: смогут ли они избежать катастрофы?«Остро, как стекло. Натянуто, как струна. Эмоциональная история о безумной любви, которую вы не сможете забыть никогда!» – Полина, @polinaplutakhina

Максим Фальк

Современная русская и зарубежная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза