Кондитерские истории

И наш итальянец придумал. Он решил сам сделать букет — тоже из разноцветного крема. Правда, у него не получилось. Тирамису залез в миску со взбитым маслом и весь перепачкался. В таком виде он пришёл к ромовой бабе в гости, здраво рассудив, что сам он гораздо лучше любого букета. Но возлюбленная ему не открыла, она в это время мыла голову.

Вторым пунктом плана шла серенада.

— Встанешь у неё под балконом и споёшь, — сказал чизкейк.

— Но у неё нет балкона! — воскликнул наш итальянец. — И потом, я не знаю слов.

— Тогда что-нибудь придумай. Итальянец ты или нет?

На самом деле не в балконе и не в словах было дело. Просто тирамису не умел петь. Но это его не остановило. Он всё равно спел, правда, не серенаду, а песню, которую всё время крутили по радио. Про кота. Это не произвело на ромовую бабу никакого впечатления. Наоборот.

— Какой у вас неприятный, фальшивый голос, — поморщилась она, и тирамису сразу влюбился ещё больше.

— Остаётся только одно — признаться ей в любви, — сказал чизкейк. — Только давай без этих твоих итальянских штучек.

— Без каких?

— Без страстей, — отчеканил чизкейк и пристально посмотрел на тирамису.

И наш итальянец, конечно, признался. Только он не послушался друга: в самый разгар признания он стал размахивать руками, бить себя в грудь и падать на колени. А его красивый акцент стал ещё красивее!

Но ромовая баба всё равно ушла. Она даже не дослушала до конца. Отвернулась и пошла куда-то. Наш итальянец не видел куда — глаза ему застилали слёзы.

— Я ни на что не годен! — рвал тирамису на себе волосы. Не в прямом смысле, конечно, а в переносном. — Maledire! Mille diavoli! (Проклятье! Тысяча чертей!)

— Слушай, может, хватит уже притворяться? — спросил друг.

— О чём это ты? Я не понимаю.

— Всем известно, что никакой ты не итальянец.

— Да? — ужаснулся тирамису. — А кто тогда?

— Русский. Тебя же Олег Викторович испёк.

— А что же вы тогда молчали? Что же вы меня звали «нашим итальянцем»?

— Мы тебе подыгрывали, — сознался чизкейк.

— Подыгрывали?! — Тирамису не верил своим ушам. — И что, ОНА ТОЖЕ знает?

Чизкейк кивнул. Ему не хотелось расстраивать друга. Но лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Это правило работает даже в кондитерской.

Теперь всё было ясно. Всё стало ясно тирамису. Конечно, раз она знает его самый страшный и стыдный секрет, она никогда его не полюбит! Ведь он же никакой не необычный, не загадочный, житель далёкой страны. Он рождён в том же тазике с тестом, что и остальные!

И знаете, что тирамису после этого сделал? Думаете, уехал далеко-далеко, не смея больше смотреть в глаза друзьям и возлюбленной? Нет, он по-другому поступил. Он долго-долго думал и даже поплакал и погрустил немного, а потом взял и признался ромовой бабе. Не в любви, а вообще — во всём. И тогда она улыбнулась ему (в первый раз в жизни), и тирамису стал вдруг самым счастливым во всей кондитерской. После этого, он даже перестал размахивать руками и подделывать акцент. Говорил, как все обычные кондитерские изделия.

История седьмая О картошке

В кондитерской на углу Тополиной и Розмариновой жила-была одна картошка. В смысле, не настоящая, а пирожное. Она была сделана из печенья, и какао и сливочного масла. Её готовил сам Олег Викторович — с большой любовью и заботой. Картошка была его самым любимым пирожным. Можно сказать, именно из-за любви к ней он стал кондитером — с картошки когда-то началась его карьера.

Но картошку любил не только Олег Викторович, её любили все. Начиная с обитателей кондитерской и заканчивая её посетителями. Просто она была приятной во всех отношениях картошкой: у неё был покладистый характер и всегда хорошее настроение. До тех пор, пока однажды…

Однажды картошка поняла, какую жестокую шутку сыграла с ней судьба. А дело было вот как. Один раз по телевизору показывали кино. Про влюблённых. Это было старое кино, и влюблённые там были колхозниками — они работали в поле.

В картофельном.

Когда картошка его увидела — всё такое огромное и раскидистое, зелёное и в сиреневом цвету, она потеряла дар речи. А когда дар речи вернулся, картошка шёпотом сказала:

— Я хочу туда.

— Куда? — не поняла ромовая баба. Она смотрела кино вместе с картошкой. — В телевизор?

— Нет, не туда. В поле.

— Зачем?

— Там моя родина. Мой дом. Мои родные и близкие.

— Твои родные и близкие — это мы! — немного обиделась ромовая баба.

— Вы — да. Но вы — просто родные, а они, — картошка снова кивнула на экран: там показывали, как влюблённые с огоньком окучивают картофель. — А они — родные по крови. Ты чувствуешь разницу?

— Ты ошибаешься, — терпеливо начала объяснять ей ромовая баба. — Тебя сделали из печенья, масла и какао, а те картошки родились в земле. Вы никакие не родственники, просто тёзки. Ты и они — совсем разные вещи.

— Мы не вещи, — с достоинством молвила маленькая гордая картошка. — Мы клубненосные растения семейства паслёновых!