Кондор улетает

Д’Альфонсо поворчали немного, но скоро перестали. Старик хорошо знал родню своей покойной жены:. они любили богатые свадьбы. А когда им мало-помалу стали известны планы Анны, они поняли, что ее свадьба, на которую Старик не жалел денег, будет величайшим событием их семейной истории и затмит своим великолепием даже рассказы старух о торжествах в давно ушедшие дни их сицилийского благоденствия.

Празднества длились неделю, и кое-какие из них упоминались только шепотом. Как, например, двухдневный мальчишник на ферме Старика в Абита-Спрингс — одни мужчины, не считая выписанных из Чикаго девиц. В отсутствие мужей дамы отправились в тихую пароходную экскурсию по озерам, которая завершилась роскошным пикником на берегу Мексиканского залива. Устраивались азартные игры, для которых Старик предоставил свое казино, были балы, были концерты и недолгое посещение церкви — дабы никто не забывал, что брак есть таинство.

Старик редко появлялся на людях, но это никого не смущало. Роберт пришел на бал, станцевал один танец, напился и ушел рано. Анна словно не замечала гостей и почти не показывалась, причем без каких-либо извинений. Она следовала своему плану, своей программе.

Накануне венчания Анна достала фотографии матери — призрака пустой комнаты — в подвенечном платье. Фотограф расставил свои лампы с таким расчетом, чтобы передать блеск драгоценностей, сияние атласа, искорки в стеклярусе на воротнике. Слишком ярко освещенное лицо невесты вышло смутным, как тень. Анна терпеливо вглядывилась в стертые, неясные черты, в облако черных волос, пытаясь найти какую-то связь между матерью и собой. Сходство было — в разрезе глаз, в рисунке скул. Мало. Так мало! Почти час Анна глядела на фотографии, стараясь уловить весть от мертвой, предназначенную ей. Ничего. Словно это была чужая женщина. А впрочем, подумала Анна, это так и есть. Ее мать умерла, от нее ничего не осталось — разве что немножко крови. Анна медленно закрыла альбом. Вот и все. Ее мать ушла из этого мира и парила в небесах, поддерживаемая бесчисленными заупокойными мессами своей родни…

Анна убрала альбомы. Она испытывала неясное раздражение, словно кто-то не выполнил данное ей обещание. Но она строго заметила себе: «Ты ведешь себя нервно, неразумно, по-детски. Ты ведешь себя, как любая другая невеста. Как глупо!»

После этой нотации ей стало легче. Так бывало всегда. Потому что она знала, что она не такая, как все. Что таких, как она, нет.

Чтобы избавиться от досадливого разочарования, которое не прошло, когда она убрала фотографии, Анна решила съездить к себе, в свой собственный дом, который она переделала точно по своему вкусу.

Почему, думала она, я всегда сержусь на свою мать? За то, что она не оставила мне ни одного воспоминания о себе, за то, что была только чем-то неясным и ласковым и настолько отдавалась своей задаче продолжения рода, что почти переставала замечать своих детей, едва они покидали ее утробу… Когда-нибудь она спросит отца, чем объяснялось это маниакальное стремление иметь детей — он так хотел сына? А теперь у него есть сын, подумала она самодовольно. Роберт.

На ее дом падала сочная зеленая тень июня, смягчая четкие белые линии, пригашая сверкание краски. Даже грубый запах скипидара исчез в густом благоухании кустов душистой оливы. Весь квартал тонул в волнах разных ароматов. Чудесный уголок, подумала она. Здесь время словно остановилось: все дома были построены сто лет назад, улица вымощена булыжником. Замкнутый круг времени, подумала она. Безупречный.

Родне ее матери дом не понравился. Неделю за неделей они тряслись по булыжнику, недовольно квохча.

Ее троюродная сестра Бернадетта, строившая новый дом в предместье Метери, сказала:

— Анна, напротив нас есть изумительный участок. Лучшего места для дома и придумать нельзя.

Ее муж Эндрю, член сената штата и совладелец фирмы игорных автоматов, сверкнул профессиональной улыбкой:

— Мы были бы в восторге, если бы вы поселились рядом. И Майк, я слышал, намерен обосноваться по соседству. Все молодожены стремятся туда.

Анна улыбнулась ему в ответ, внезапно остро осознав, что у нее есть своя воля, что она способна решать сама. Я могу сказать «нет», думала она. Могу сама распоряжаться своей жизнью. Я больше не ребенок, я сама распоряжаюсь собой.

— Как это мило, Эндрю.

— Скажи отцу, пусть построит тебе роскошный дом. Это ему по карману…

Анна продолжала улыбаться мягкой, рассеянной улыбкой, которая скрывала категорический отказ.

— Я уже нашла дом, который мне очень нравится.

— Но ведь новый дом… — Сбитый с толку ее улыбкой, он не договорил.

И вот накануне свадьбы Анна смотрела на свой дом и думала: он такой, какой я хотела. И он мой. Я буду жить здесь с мужем, и мы будем счастливы. Мой дом — такой же, как я, и я люблю его.