Кондотьер

А за пять минут до появления Натальи позвонил Роман. Спросил все ли в порядке. Выслушал терпеливо вежливый ответ Генриха. Замялся было, но взял себя в руки и, преодолев наконец вообще-то не свойственное ему с другими людьми стеснение, предложил встретиться.

– Просто поговорить хочется… – признал император, все еще выстраивающий свои отношения с Генрихом, но, похоже, так в этом и не преуспевший.

Ну, что тут будешь делать?! Молодость, да и обстоятельства непростые… Но, с другой стороны…

«За кого он меня держит? Я ему кто? Слуга? Принеси, подай?!»

– Извините, ваше величество, – вежливо, но твердо ответил Генрих, – но не могли бы мы перенести этот разговор на завтра?

– О, да! Разумеется! – Роман все еще в большой мере оставался обыкновенным поручиком. До настоящего самодержца ему было, ой как, далеко.

– Спасибо, Роман Иванович! – вежливо поблагодарил Генрих, подчеркнув интонацией отчество императора. – Увидимся за завтраком.

И в этот момент в комнату вошла Наталья. Высокая, худая, напряженная, словно струна. Одета в темное, глядит странно. Диковато как-то, искоса.

Черт бы ее подрал, но стоило Наталье глянуть на Генриха этими своими синими глазищами, в которых явственно сгущался опасный сумрак, как его явственно пробирало морозом по позвоночнику. И старый друг – эка невидаль! – начинал шевелиться, словно у юного кадета, впервые увидевшего голую женщину.

– Здравствуй, Генрих! – Еще и голос под стать взгляду. Низкий, с хрипотцой, пробирающий до самых печенок.

– А уж как я соскучился! – улыбнулся он.

– Прости!

– И не подумаю! Голодная, поди? – Генрих кивнул на стол. – Поужинаешь со мной?

– Цветы мне?

– Ну, а кому мне еще цветы дарить?

– Красивые…

– Позволь за тобой поухаживать! – Генрих отодвинул стул и выжидательно посмотрел на Наталью.

– Я убила Мухина, – опять смотрит, как на чужого, но Генрих слабины не дал. Кивнул.

– Ну, и бог с ним! Садись!

– Там в ведерке шампанское? – Она все-таки позволила усадить себя за стол, но взгляда не отвела.

– Боллинджер, – ответил Генрих, садясь напротив. – Позвать слуг, или ну их, я за тобой сам поухаживаю?

– Ты меня балуешь… Почему «Вася»?

– Потому что Ася. Анастасия, Ася, мы в детстве дразнили ее, называли Вася, – он встал, взял из ведерка со льдом бутылку, завернул в салфетку, откупорил без эффектов, стал разливать.

– А Роман…

– Роман Иванович, – четко произнес Генрих, не дрогнув ни голосом, ни лицом, – ее сын. Этот вопрос, Наташа, не обсуждается. Хорошо?

– А я и не спрашивала вовсе… – движение губ, тень улыбки или намек на оскал… И после короткой паузы:

– Значит, ты все это знал заранее. Задумал, спланировал…

– Всего не учтешь, – Генрих вернул бутылку на место и поднял бокал. – Кто мог знать, что Мухин решит расправиться с тобой настолько экстравагантным способом?

– Я могла тебя убить, – она тоже взяла в руку бокал. – Случай…

– Ты хоть выяснила, за что?

– Хочешь знать?

– Да, нет, наверное, – пожал он плечами. Получалось, что ему действительно, все равно. Он протянул свой бокал вперед, чокнулся с Натальей и поднес к губам.

– Про резню на Сампсониевском слышал? – Наталья тоже поднесла бокал к губам, но пить не спешила, смотрела на Генриха.

– Хочешь рассказать?

– Не хочу.

– Вот и не надо! – кивнул Генрих. – Делай только то, что тебе нравится!

– Ты знаешь, что мне нравится! – неожиданно улыбнулась она. – Но это потом… – она отпила немного шампанского. – Как вкусно!

– У тебя начинается маниакальная фаза? – улыбнулся Генрих.

– Возможно… – она отпила еще. – Посмотрим… – еще один глоток. – Поглядим… – и еще один. – Как карта ляжет, – отставила в сторону пустой бокал. – А ведь ты мне соврал, Генрих! – слова серьезные, но во взгляде брызги шампанского. – Тогда, в тридцать девятом… Не об Иване люди говорили, не о бастарде Константина, о тебе…

– Ну, да, – кивнул Генрих, соглашаясь с очевидным: все тайное когда-нибудь становится явным. – Был слух, что по завещанию престол наследую я. Родной племянник, как ни говори, да и Степняк-Казареевы вроде как родня и не так, чтобы далекая. Но, видишь ли, какое дело, завещания того никто не видел, как, впрочем, и венчальной грамоты княгини Збаражской, так что…

– А Иван?..

– Не знаю и знать не хочу! – эту тему Генрих обсуждать не желал. Ни с кем, никогда.

– Значит, отомстил… всем… молодец какой…

– О чем ты? – не понял Генрих.

– Об этом! – повела она небрежно рукой. – Обо всем. Был изгнанником, стал диктатором. Не император, конечно, но, учитывая некоторые обстоятельства… – взгляд стал острым, синева сгустилась еще больше, казалась тьмой.

– Так ты думаешь, я это для себя? – удивился Генрих. – Или для него? – кивнул куда-то вверх и улыбнулся, понимая, что ничего удивительного, на самом деле, в словах Натальи нет. Ее предположения были ожидаемы и, в какой-то мере, логичны. Все-таки даже такая умная женщина, как Наташа, всей интриги разгадать не смогла. Даст бог, и другие не сразу сообразят. Игра-то идет большая. Больше некуда, и ставки под стать.