Кондотьер

«Могло быть и хуже!» – Она вскочила на ноги и полоснула длинной очередью по окнам, а потом – когда магазин опустел – уронила шмайсер под ноги и выхватила из кармана вторую гранату. Рычаг она снова держать не стала, а просто выдернула чеку и швырнула стальной шар в разбитое окно. Времени на маневры, таким образом, не осталось, но ей и не надо было. Она упала под кусты, переждала взрыв, сменила в автомате магазин и рванула вслед за атакующими туда, где должен был находиться Генрих. Но здесь ей и делать-то ничего не пришлось. Она шла вслед за диверсантами Генриха, а те за своей спиной живых не оставляли. Единственный раненый, встреченный Натали, был из «своих», и другой «свой» как раз оказывал ему первую помощь.

* * *

– Стреляют! – прохрипел Генрих, стараясь подавить тошноту и встать на ноги. Со скованными руками это и вообще непросто, со звоном в ушах и болью в паху – и того сложнее.

– Молчать! – бросила ему Ольга.

Таким тоном отдают приказы псам. «Лежать», «стоять», «подать голос». Скверный тон, но ей, и в самом деле, было не до Генриха. Стало вдруг, и не ей одной. Зарецкий тоже вскочил и даже револьвер из наплечной кобуры вытащил, словно собрался воевать.

«Ну, ну…» – Генрих сумел-таки встать на колени и, опершись на руки, начал понемногу приподниматься, но в этот момент вдребезги разбитое выстрелом зеркало с треском обвалилось на пол и из открывшегося провала раздался властный голос.

– Не дури, мужик! – сказали из мглы по-немецки. – Ствол брось, руки подними! И вы, барышня, руки тоже покажите, пожалуйста.

И тут же раздался выстрел. Генрих оглянулся через плечо и успел увидеть, как падает спиной вперед здоровенный охранник, так и не выпустивший из руки какой-то длинноствольный револьвер.

– Я же сказал, не дурить!

Зарецкий ситуацию оценил правильно. Револьвер бросил на пол, правда, недалеко – видно, все еще на что-то надеялся – и поднял руки, поворачиваясь к разбитому окну лицом.

– Просто для сведения, – сказал он ровным, пожалуй, несколько утрированно спокойным голосом, – вы только что совершили целый ряд уголовных преступлений, караемых по законам империи…

– Заткнись! – А вот этого голоса Генрих здесь и сейчас услышать никак не ожидал. – Генрих, ты как?

– Скорее сяк, чем как, – тяжело выдохнул он, выпрямляясь. – Но жив, и это радует!

– Меня тоже! – Наталья впрыгнула в комнату, качнулась на высоких каблуках, но устояла. В одной руке «стечкин», в другой – браунинг FN. – Здравствуй, Ляша! Это она тебя так?

– А что видно? – непроизвольно опустил Генрих взгляд к ширинке.

– У тебя кровь из ушей идет, но я так понимаю, по яйцам тебе тоже досталось?

– У нас, в России, без этого никак! – улыбнулся Генрих, хотя какая уж там у него вышла улыбка, он не знал. Догадывался, что никудышная. – Не убивай… пока! – остановил он Наталью. – Людвиг, ты там?

– Я здесь, – Людвиг вошел в комнату, как нормальный человек, через дверь.

– Что со временем?

– Его нет!

– Ну, вот, – обернулся Генрих к Зарецкому, морщась от боли в паху, – слышали? Нет времени.

– Я ничего не скажу!

– Тата, выстрели ему в колено, пожалуйста! – попросил Генрих, и тут же раздался выстрел.

Зарецкий заорал и грохнулся на пол.

«Нет, не полевой агент, кабинетная крыса!» – оценил Генрих телодвижения капитана первого ранга и его беспомощный мат.

– Следующая пуля в живот, – Генрих не был уверен, что это сработает, но и не попробовать не мог. – Кто приказал произвести арест?

– Я…

– Наташа, в живот…

– Подождите! – взмолился Зарецкий. – Так дела не ведут!

– В кабинетах, – согласился Генрих, – а мы на фронте. Наташа…

– Адмирал Чаромный!

– Подожди, Тата! Пусть еще поживет. В чем смысл?

– Лаговского ослабить, – тяжело выдохнул Зарецкий, пытавшийся зажать руками рану, из которой хлестала кровь. – Без Карварского и Варламова, без их связей…

– Зачем это Адмиралтейству?

– Ассигнования на флот, – объяснил Зарецкий. Он торопился, понимая, что его время уходит вместе с кровью. Лицо побледнело и лоснилось от пота, в глазах ужас. – Лаговский решил урезать ассигнования на сорок процентов и отменить большую кораблестроительную программу…

– Но я-то тут при чем? – возмутился Генрих, обнаружив такую несусветную глупость там, где предполагал найти настоящее византийство – трехмерный заговор, спрятанный в другом, уже четырехмерном заговоре.

«Господи, прости, они еще худшие идиоты, чем я думал! Вавилон, какой-то, а не Россия!»

– Вы наемник с дурной репутацией. На вас в контрразведке досье еще с сорок четвертого года заведено. И в нем меморандум Локшина…

– Да, да, – кивнул Генрих, – я помню: убийца, каторжник, государственный преступник… Вы хоть понимаете, что вам теперь конец?

– Я…

– Ладно! – остановил его Генрих. – Она в курсе этих пакостей? – показал он на Ольгу.

– Да.

– Уходим! – приказал Генрих. – Этого оставить, – кивнул он на Зарецкого. – Дамочку берем. Ната, душа моя, врежь ей куда-нибудь побольнее и тащи. Карварского оставьте здесь, пусть сам разбирается, и кто-нибудь снимите наконец с меня наручники!

* * *