Кондотьер

Она спрашивала по-немецки, однако парень ответил по-русски, правда, с сильным акцентом, но все-таки:

– Это моя бабушка. Урожденная княжна Долгорукая.

– Долгорукая! Княжна? Что, в самом деле, Вольдемар?

– Зови меня Владимир, милая. Я ж тебе говорил, что я – русский князь!

– Я думала, ты шутил… как всегда.

– Я отнюдь не всегда шучу, милая Аня! Особенно когда говорю, что люблю тебя больше всего на свете. И прошу… вот прямо сейчас – прошу твоей руки! Кстати, моя бабашка, княжна Мария Федоровна, о тебе знает.

– Знает?!

– Я показывал ей твою фотографию. Ты ей очень понравилась, очень. Она даже сказал – «шарман» и «тре жоли», – Вольдемар улыбнулся и поцеловал девушку в губы.

– Ах, Владимир, вы так быстры… или – скоры, – дернулась Анита. – Не знаю, как правильно по-русски. И этот дом… Мы ведь здесь никогда не были! Это твой дом?

– Бабушка подарила. Вернее, подарит. На нашу будущую свадьбу. Увы, наш род давно обеднел, и бабашка Маша не в силах подарить нам особняк на Елисейских полях. Но вот этот домик – наш. И вообще она всегда, чем может, поможет. Только попроси! Все русские эмигранты знают – княжна Мария Долгорукая женщина широкой души и самого доброго сердца! Она всегда помогает. Всем.

И снова поцелуй. И блузка сползла с плеча Аниты… И вот уже обнажилась грудь…

Дальше Магнус не видел – проснулся. Точнее сказать, его разбудили. Довольно грубо – кто-то пнул его под ребра носком сапога и громко крикнул:

– Эй, свинья, подъем! Вставай, кому говорю, триста чертей тебе в глотку!

Открыв левый глаз, Арцыбашев с удивлением уставился на тучного мужичка в коротком камзоле и высоких сапогах – ботфортах. С черной бородою и лысиной, он чем-то напоминал турка, правда, ругался исключительно по-немецки, иногда вставляя шведские слова.

– Что? Что с-случилось? Т-ты… Ты кто такой?

Арцыбашев почему-то не мог толком говорить, а голова раскалывалась так, что становилось предельно ясно – старый пройдоха смотритель что-то подмешал в вино. Вот ведь падла, а!

– Я кто такой? – лысый бородач гнусаво расхохотался, и смех его подхватило еще человек пять – дюжих господ весьма специфического вида. Судя по синим татуировкам, то ли моряки, то ли пираты. Впрочем, в те времена одно другому не мешало.

– Для тебя я господин Брамс, – прекратив хохот, ухмыльнулся лысый. – И ты теперь – мой сервент. Иначе говоря, раб, слуга. Понимаешь?

– Вполне.

Только сейчас Магнус обратил, наконец, внимание, что руки-то его скованы довольно крепкой на вид цепью, и сам он находится вовсе не в гостеприимном домике коварного старика Яана, а в каком-то вертепе. Корчме, что ли… Хотя нет! Судя по едва уловимой качке – на корабле! В трюме! Или в каюте – судя по грубо сколоченному столу и лавкам.

– Мы… на Эзеле?

– Эзель уже далеко за кормой, друг мой! – снова расхохотался господин Брамс. Этому типу явно везло во всех делах в последнее время – иначе б так не ржал!

– Попрошу отставить смех, – Брамс поднял вверх руку. – Поясняю. Ты, Клаус из Мекленбурга, только что подписал контракт, изъявив полнейшее желание служить в качестве солдата в войске славного маркгарфа Бранденбургского. Или в войске его католического величества испанского короля Карла. Или станешь славным воином какого-нибудь лютеранского князя… или даже попадешь к кальвинистам! Кто больше за тебя даст. Парень ты сильный, думаю, выручу за тебя прилично, – откровенничал работорговец. – И не советую бежать. Очень не советую. Нет, с корабля-то ты, конечно, не спрыгнешь, но вот потом… К тому же, – бородач неожиданно улыбнулся, – совсем не обязательно тебя убьют в первом же бою. Ты ведь можешь и набрать добычи и выкупиться на свободу. Все можешь! Если только повезет. Что-нибудь умеешь?

– В смысле? – Арцыбашев моргнул.

– Ну, какое-нибудь воинское ремесло знаешь? Из аркебузы стрелять, или, может быть, ты хороший лучник?

– Ах, вон оно что! – хмыкнув, король приосанился и звякнул цепью. – Я много чего умею, парни! Стрелять из мушкета, из пушки, знаком и со шпагой, и с саблею.

– О, да ты просто кладезь!

– Могу и командовать, к примеру – ротой. А что вы смеетесь? Я был капитаном у воеводы князя Мстиславского!

Посмеялись работорговцы. Их главный, чернобородый Брамс, даже милостиво предложил Арцыбашеву выпить. Так сказать, от щедрот. Леонид не отказывался, намахнул кружку шнапса, а уже потом, очутившись в трюме в обществе таких же бедолаг, как и он сам, принялся рассуждать, думать.

Все как-то повторялось в его жизни. Опять корабль, опять трюм, только на этот раз никто не собирался повесить его на рее. Только лишь собирались продать и использовать дальше в качестве пушечного мяса. Собственно, там-то и можно было сбежать, уж всяко подходящий момент представится – война есть война.

Рассудив так, пленник несколько приободрился и даже задремал, ибо уже наступила самая настоящая ночь, и все остальные невольники давно уже спали. Правда вот, поспать до обеда, как планировал Леня, все же не удалось – выстрелы помешали.