Кондотьер

Выйдя в море, суда дружно повернули на юго-запад – к Эзелю, и, подняв паруса, пошли круто к ветру, поднимая бушпритами белые барашки волн. Ощутимо качало, палуба то и дело проваливались под ногами, но Леонид, как ни странно, совсем не чувствовал приступов морской болезни. Может быть, потому, что испытывал сейчас самый настоящий восторг! Крепкие корабли, воины, пушки – этакое настоящее морское приключение, когда ветер в лицо… и вполне безопасно – что еще надо для счастья?

По пути к Эзелю по правому борту далеко в море белели несколько парусов, быстро, впрочем, исчезнувших. Видать, забоялись!

Ближе к вечеру в кормовой капитанской каюте – салоне – накрыли стол, и сам король освятил своим присутствием трапезу, затянувшуюся далеко за полночь. Здесь, на Балтике, расстояния не были столь велики, как в океане, и моряки не отказывали себе в кулинарных изысках. Естественно, это касалось лишь офицеров, а вовсе не рядовых членов команды.

Ночь прошла спокойно, а утром, едва забрезжил рассвет, впереди показались чужие паруса.

– Один, два… восемь… – глядя в подзорную трубу, негромко считал Карстен Роде. – Десять… пятнадцать…

Пятнадцать! И это были явно не друзья.

Его королевское величество приложил окуляр к правому глазу. На мачтах быстро приближавшихся судов горели красные с золотыми крестами вымпелы, на корме трепетали синие флаги Швеции.

Шведы… Ну, кто же еще-то?

Пять крупных судов с четырьмя мачтами и высокими надстройками на корме и носу – адмирал именовал сии корабли «каракки», – две каравеллы, когги, еще какая-то мелочь…

– К бою! – приказал Карстен Роде.

На грот-мачте взлетел к небу сигнальный вымпел: «Готовься к бою и делай как я». Бросились к бортовым орудиям канониры. Заняли свои места корабельные стрелки-мушкетеры, ландскнехты тоже примостили на бортах мушкеты. Выполняя адмиральский приказ, полезли по вантам матросы.

Приставленный к его величеству старший помощник капитана – русский помор Силантий Сергеев, поясняя, что-то сказал по-немецки или по-датски.

– Говори ты по-русски, – тут же попросил король. – Я все же вассал царя Ивана и все хорошо понимаю.

Старпом вытянулся:

– Слушаюсь, господине король! Сейчас будет жарко. Не соизволите ли пройти в каюту?

– Нет, – отмахнулся Магнус. – На кораблях мои воины, и какой же я буду король, коли не воодушевлю их своим примером? А потому, Силантий, давай, поясняй мне, что здесь происходит, почему именно так действует адмирал, а не как-нибудь иначе. Вот почему мы сейчас повернули? Собираемся бежать? Что-то не верится.

– Правильно не верится, ваша милость, – хмыкнул помор. – Чтоб наш адмирал да от кого-то бежал?! Посейчас свеи ринутся за нами в погоню, мы их обойдем и отберем ветер.

– Как это – отберем ветер?

– А вот, ваша милость, увидите!

– Увижу… хм…

Честно сказать, что там делалось впереди, по ходу судна, с капитанского мостика, расположенного на высокой корме, было не видать вовсе! Мешали паруса. Потому имелась в парусном флоте такая должность – впередсмотрящий. По сути глаза капитана.

Вот и сейчас, пока не повернули, вражеский флот перестал быть виден и показался лишь немного погодя, теперь уже по левому борту. И как-то так очень хитро – и быстро! – вышло, что ливонские суда вдруг зашли противнику в корму, да так ловко, что паруса последних, движущихся в кильватерном строю – друг за другом – шведских судов, обвисли. Часть ветра перекрыли паруса ливонев! Это и значило – отобрать ветер. Нет ветра – нет и движения, а нет движения – это смерть.

Едва суда Карстена Роде подошли к шведам на расстояние метров сто, адмирал незамедлительно скомандовал поворот оверштаг – круто к ветру. Матросы полезли на ванты, заскрипел штурвал…

– Тут все дело, чтобы все разом действовали, – сжимая в руке богато отделанный пистоль, стоящий как четыре мушкета, охотно пояснял старпом Силантий. – Рулевой да боцман с матросами. Чтоб паруса и руль… чтоб вместе… понимаете, господин король?

– Понимаю. Чего уж тут непонятного!

Между тем, резко повернувшие корабли продолжали двигаться по инерции. Высокая резная корма вражеского судна вдруг выросла прямо перед глазами его величества – как в известных стихах: весомо, грубо, зримо. Настолько зримо, что были видны бегущие по надстройке моряки и шведские офицеры в кирасах.

– Главное, вовремя повернуть, – явно волнуясь, старпом продолжал давать пояснения. – Тут опыт нужен. Чуть немножко – и врежешься во вражью корму, бушприт поломаешь с блиндом. А без блинда труднехонько потом поворачивать, как лоханка станешь, тут-то тебя и…

Пушки бабахнули разом! Так, что чужая корма с грохотом разлетелась в щепки, а людей словно сдуло ветром. Правда, разглядеть это все стало возможно уже гораздо позже, минут через пять, когда ветер унес пороховой дым, настолько плотный, что какое-то время не просто ничего не было видно, но и даже стало трудно дышать. Да уж… при такой видимости особенно много не постреляешь.

Когда дым рассеялся, стало видно, что и шведы не такие уж дураки. Неповрежденные суда живенько перестраивались по ветру, ибо ветер – это движение, а движение – это маневр, жизнь!