Кондотьер

Ласковое сентябрьское солнышко пряталось за густыми кронами берез. Густо-зеленая, почти летняя листва уже была тронута желтыми прядями, облетали потихоньку листочки с тополей, начинали смущенно краснеть росшие рядом клены. А вот трава была летней – густой, рвущейся к сверкающему нежно-голубому небу, чуть тронутому полупрозрачными перьями облаков. Нынче выдался чудесный денек, тихий и теплый, и к вечеру разжарило еще больше, так что сидевшие на кабацкой завалинке пьяницы-ярыжки поснимали сермяги, оставшись в одних посконных рубахах.

Иванова улица тоже была мощеной, как и многие на Москве. На уложенные по краям лаги клались поперечные плахи, кои быстро разбивали всадники и возы. Да еще сделал свое дело весенний пожар, так что теперь не только проехать, но пройти здесь казалось довольно трудным, почти невозможным, делом – разбитые плахи торчали вокруг, словно зубы сказочного дракона. По обеим сторонам разбитого настила, вдоль бесконечных заборов из врытых в землю бревен, тянулись канавы с отбросами. С усадеб туда сливали помои и нечистоты, туда же сгребали с настила конский навоз. Пахло это все – хоть нос затыкай, к тому ж в нечистотах возились, пищали крысы. Видать, тоже хорошему деньку радовались.

– Ну вот, кажется, и пришли, – кинув на распахнутые настежь ворота, хмыкнул Магнус-Леонид. – Вон и алкоголики местные…

– Кто, майн герр? – недоуменно переспросил Петер.

– Ярыжки. Пианицы.

– А-а-а.

Пройдя обширным двором со стоявшими там несколькими телегами и привязанными к коновязи лошадьми, как видно, принадлежавшими каким-то торговцам, господин и его юный слуга, пригнувшись, вошли в низкую дверь с прибитой к притолочине еловой веткой. Арцыбашев был готов ко всему, однако внутри кабака вовсе не оказалось как-то по-особому противно или опасно. Ну да, сидели мужики – пили, закусывали как-то мелочью, а чаще и вовсе обходились без закуски – выпив, лишь усердно крякали да с размаху били чарками по столу. А в общем-то, вели себя прилично, да и вокруг было довольно чистенько, даже проворный служка – кабацкая теребень – усердно мел пол спрыснутым в воде веником. Обычная рюмочная, ничего такого.

– Вот тот стол, кажись, свободен… ага…

Едва посетители уселись, как оторвавшийся от веника служка, молча, без всяких вопросов, поставил на стол две чарки с водкой. Серебряные! Статус гостей кабацкий определил по одежке.

– Эй, эй, любезный! – бросив на стол мелочь, Арцыбашев поманил слугу. – На зуб чего принеси.

– Чего-чего?

– Ну, закуски какой-нибудь. Пирогов там, еще чего…

Теребень – кривобокий парень с грязными рыжими патлами и круглым, густо усыпанным веснушками лицом – неприятно осклабился:

– У нас ведь царев кабак, господине! Не какая-нибудь харчевня. Не есть – пить приходят. Хотя что ж. Капусткой могу угодить?

– Давай капусту свою. Тащи.

Через пару минут слуга тяпнул на стол глиняное блюдо с кислой квашеной капустой… довольно вкусной, несмотря на неприглядный внешний вид. Правда, есть ее пришлось руками – никаких столовых приборов, кроме чарок, в сем питейном заведении не подавали. Ну, так и правильно – не есть, пить пришли! А покушать да поночевать милости просим в харчевни да на постоялый двор! Только водки вам там не подадут, даже и гнусного медового перевару – водка только в царевых кабаках! А в харчевне… ну, из-под полы разве что… Там другое питье, не столь убойное: квас, медовуха, бражица.

– Ну, и где же этот чертов дьяк?! – покосившись на подозрительно оглянувшегося служку, Леонид поднял чарку.

– Подождем, майн герр, – весело улыбнулся Петер. – А покуда ж – выпьем…

– Я вот тебе выпью!

– Нехорошо не пить, господин. Здесь же кабак все-таки.

С точки зрения конспирации слуга был абсолютно прав. Как это – прийти в кабак и не пить? Все равно что в парилку ввалиться в одежде. Подозрительно! Очень. Вон и так уже кабацкая теребень оглядывается.

– Ладно.

Намахнули. Захрустели капусточкой. Служка тотчас же наполнил опустевшие чарки. Вмиг!

Арцыбашев покачал головой: этак и спиться можно. Покуда дьяка ждешь… Чарки-то тут немаленькие – с нормальный такой стакан. Ну, не двести граммов… но сто пятьдесят – точно! Тем более – почти без закуски-то.

– Смотри, не очень-то налегай, парниша!

– Так я ж, майн герр… О! А вот и дьяк!

Опустив стакан, Петер помахал рукой только что вошедшему в кабак Тимофею. Тот, завидев сидевших, улыбнулся, подошел да, сняв заплечный мешок, уселся рядом на лавку. Расторопный кабацкий служка проворно притащил третью чарку. Выпили. Так, для конспирации, но в голове загудело.

– Принес? – пожевав капустки, негромко поинтересовался Леонид.

– Принес, ну.

Кивнув, дьяк развязал мешок.

– Смотри – вона.

Часы с браслетом. Обычные такие часы, серебристые, с темно-синим циферблатом, марки «Ракета». Петродворцовый часовой завод, кажется.

– За сорок копейных денежек уступлю, господине.

– Сорок денежек? – Арцыбашев с возмущением вскинул брови. – Это ж с полкоровы!

– Так и вещица-то! – Зотов прищелкнул языком. – Вона, блестит вся… играет!

– То-то что играет. Не злато, не серебро – так, погремушка, – Лёня отодвинул часы к дьяку. – Еще что имеется?