Кондотьер

— Сукин сын! — Но, разумеется, это всего лишь эмоции. По большому счету, Бекмуратов прав — нечего размахивать красной тряпкой перед взбесившимся быком.

«Не коммунист, чай!»

— Не без этого! — согласился Людвиг. — Но это наш сукин сын, командир.

— Я не столь оптимистичен! — Генрих взглянул на Наталью. — А ты что думаешь?

— У Бекмуратова репутация очень умного и очень хитрого господина, — Наталья говорила медленно, взвешивая слова. — Из полевых агентов, не трус и не самодур. Осторожен.

— Закончил юридическую школу в Новогрудке и Специальный факультет Общекомандной Академии, — мягко добавил Людвиг. — Но дело в том, что он вложился в проект Профессора по-полной. С этого поезда ему уже не соскочить.

— Играет ва-банк?

— Именно это я и хотел сказать.

— Это все?

— Нет. Прибыл гонец от Профессора. Ваши два ящика — он сказал, вы знаете, о чем речь — прибудут завтра утром. Я доставлю их сюда, или есть другие распоряжения?

— Привози. Еще что-то?

— Да, — подтвердил Людвиг. — Профессор просил передать, он начинает в любом случае. Предлагает слушать радио.

— Тут есть радио?

— Тут есть даже телевизор.

— Великолепно! Это все?

— Он ждет ответа до послезавтра и надеется, что ответ будет положительным.

— Что ж, семь бед — один ответ. Передай всем службам — «Браво!» Мы начинаем «Общее наступление», пусть трубят «Сбор»!

— «Браво», — подтвердил Людвиг, — «Общее наступление», «Сбор».

— Тогда… — начал было Генрих, которому, на самом деле, стоило бы сейчас остаться в одиночестве, один на один с самим собой, ну, или хотя бы вдвоем с Наташей, которая неплохо умеет молчать.

— Можно я скажу пару слов Наталье Викторовне?

— Говори.

— Наталья Викторовна, — было забавно наблюдать за разговором повернувшегося к собеседникам спиной мужчины и абсолютно голой женщины, — вы сегодня посетили одну квартиру на Кирочной улице…

— Следили? — поморщилась Наталья, которая, похоже, хвоста не заметила.

— Присматривали, — деликатно поправил ее Людвиг. — Но я, собственно, вот, что хотел сказать. Господин Свирский покинул квартиру буквально через пять минут после вас. А еще через пять минут он позвонил некоему господину Павловскому и имел с ним довольно продолжительный и крайне нервный разговор.

— Вы умеете работать, — кислым тоном признала Наталья. — Я в восхищении.

— Я польщен, — когда он хотел, Людвиг умел быть весьма обходительным. — Но дело в том, что следующий его звонок был в дежурную часть Корпуса жандармов…

— Мило… — голос Натальи заледенел и, словно бы, похрустывал, как тонкий лед под тяжелым башмаком. — А кому позвонил Павловский?

«Умная, — в очередной раз признал Генрих, — и чуткая. Ловит на лету!»

— Павловский звонил небезызвестному вам капитану Зарецкому.

— Разговор слышали?

— Увы, нет.

— Жаль… Постойте-ка, Бог троицу любит, не так ли?

— Так, — согласился Людвиг. — Дело в том, что госпожа Родимова — уж, извините, не знаю ни ее подлинного имени, ни партийной клички — сразу после ухода господина Свирского звонила со своего домашнего номера в городское управление Сыскной полиции и имела беседу с титулярным советником Слуцкером, заместителем начальника политического отдела. Вот вам и третий персонаж.

«Н-да!»

— Смотрю я, Тата, — Генрих и впрямь смотрел на нее, — ничего в этом мире не меняется. И в подполье, как в подполье: на одного порядочного человека — трое выблядков.

Сказал, и на сердце полегчало. Отпустило вдруг, оставив в недоумении, отчего никто еще не заметил терапевтической силы русского мата?

«Не хуже облепихи, право слово! И уж точно, эффективнее кефира!»

* * *

Выбрались из ванной, а за окнами уже совсем темно. Шумит море — волны с клекотом накатывают на пологий берег, шумит лес — ветер гуляет в сосновых кронах. Седьмой час — поздней осенью да на шестидесятой широте — практически ночь.

— Голодная? — спросил Генрих.

Натали принюхалась. Со стороны кухни отчетливо пахло жареным мясом.

— Да. Очень. Приглашаешь на ужин?

— И на обед, и на ужин, — усмехнулся Генрих, — и на попойку! Тебе, как бойцу, в военное время да после боя двойной рацион положен и выпивка от командира за победу.

— Ты мне не командир! — Этот вопрос следовало выяснить, даже если ничего выяснять уже не хотелось.

— Ошибаешься! — посмотрел через плечо, снизу вверх, но так, что казалось, смотрит свысока. — Командир, Тата, и с этим — уж извини — тебе придется смириться. Никаких больше кошек, гуляющих сами по себе. Ты меня поняла, товарищ идейная анархистка?

«А как же Революция? — подумала она с тоской. — А как же Либерте, Эгалите, Фратерните? Как быть с Кропоткиным и Бакуниным, Штирнером, Аршиновым и Махно? Со Спунером и Ротбардом, Делюзом, Эммой Гольдман и Вольтерианой де Клер? И кто я, чтобы… что?»

Она вспомнила вдруг похороны адмирала Акимова. Николай Владимирович лежал в гробу с головой, прикрытой черным шелковым платком. Две пули попали ему в лицо, и… Ну, в общем, она представляла себе, как это выглядит, и понимала отчего Герда Карловна ведет себя, как невменяемая. Кити Акимова, впрочем, выглядела не лучше.

— Милая, Кити! — всхлипнула Натали, обнимая одноклассницу, — Бедная, бедная, Кити! У тебя теперь тоже нету папы!