Кондотьер

— Откуда мне знать? Этого я так и не понял… Ни он, ни Мадера не нуждались в деньгах… Руфус в своей галерее получал бешеные проценты, да и Мадера был вроде бы очень богат… Даже если они сколотили состояние на подделках, то могли уже не торговать ими в тот момент, когда в работу включился я…

— То, что ты делал, стоило дорого?

— Сначала — не очень… Потом все дороже и дороже…

— Ты не знаешь, кто покупал?

— Нет… думаю, частные лица… В Южной Америке, в Австралии…

— Как это происходило?

— Откуда мне знать? Руфус передавал мне заказ, я выполнял его и отдавал ему; какое-то время я видел картину в подвале галереи, через какое-то время она пропадала, и я больше никогда о ней не слышал…

— Как тебе платили?

— У меня была ставка реставратора. Для налоговой службы. И процент с проданных фальшивок.

— И все они продавались?

— Думаю, да. Во всяком случае деньги я всегда получал… От пяти до ста тысяч швейцарских франков за картину…

— Сколько это составляло? Двадцать пять процентов?

— Приблизительно… Пять тысяч франков за небольшого Дега и сто тысяч за Сезанна…

— Что ты делал с этими деньгами?

— Ничего…

— Откладывал на старость?

— Покупал книги… Пожалуй, это единственное, что я часто покупал… Кроме этого, приобрел одну квартиру в Париже, другую в Женеве… Путешествовал…

— Не самое плохое существование…

— Совсем даже неплохое…

— Что же помешало?

— Ничего… Думаю, проблема как раз в этом… Все было прекрасно отлажено, все шло как по маслу. Интересная работа, деньги, долгие каникулы, путешествия…

— Что-то ведь должно было нарушиться…

— Почему? Жером прожил так всю жизнь… В течение двенадцати лет никаких помех… все было изумительно просто. Я работал, мне платили; я отдыхал. На три недели в какой-нибудь шикарный отель или круиз по Средиземноморью на яхте, которую одалживал мне Руфус. Я возвращался, вновь принимался за работу и так далее…

— Но что-то все же не получилось…

— Да, конечно… не получилось всё…

— Но не получаться начало с чего-то?

— Трудно сказать… Я часто задумывался, что послужило толчком… И все без толку.

— Почему?

— Не знаю… Долго объяснять… Надо вспоминать, что думал в такой-то день, в такой-то час… А ведь я уже ничего не помню…

— В какой день? В какой час?

— Неважно, в какой день… Неважно, в какой час… Неважно, в какой год… Когда работал или отдыхал… Что думал, что хотел сделать, чего хотел добиться… Нет, это слишком сложно… Сначала все шло хорошо… но это было не то… Не знаю почему, даже не знаю, значит ли это что-нибудь… но это было не то, чего-то не хватало, чего-то я желал и не мог или уже не мог заполучить… Не знаю, как сказать… что-то вроде… вроде согласия с самим собой, вроде мира… соответствия… что-то в этом духе… Не то чтобы я чувствовал себя виноватым… Нет, вовсе нет… Мне никогда не было стыдно за то, что я подделывал… Если выбирать: делать фальшивых Шарденов или подлинных Вьейра да Сильва, я предпочитаю делать фальшивых Шарденов… Если бы я был настоящим художником, то, наверное, не делал бы все что угодно, лишь бы это было востребовано… Я уже давно так думал… Дело в другом… То, что я делал, не имело никакого смысла, но важно было не это… Не знаю, как сказать… То, что я делал, не могло срабатывать вне… У меня не было никакого шанса вырваться… Пробиться… Все, что мне оставалось, так это исчерпывать словарь Бенези. Всех художников, граверов и скульпторов… В алфавитном порядке… Понимаешь? Антонелло, Беллини, Ван Гог, Гойя, Дега… и далее по списку, ну, ты понимаешь… Это как дети, играя в фамилии и названия, перебирают великих писателей, художников, музыкантов, столицы, реки, страны на одну и ту же букву… Вот. Я был вынужден продолжать глупую игру…

— И благодаря этому жил совсем неплохо…

— И что? Увы, я жил благодаря этому… Если бы я сдох от голода, то, конечно, не смог бы продолжать… Но меня катали как сыр в масле… Это же очевидно… Курица с золотыми яйцами. Новая версия… Они прекрасно понимали…

— Почему ты представляешь себя жертвой?

— А почему бы и нет? В семнадцать лет меня надули, и всё. Этот Мадера слишком вежлив, чтобы быть честным… Мальчик, ты хочешь стать художником? Сюда, пожалуйста…

— В семнадцать лет — допустим… Но в двадцать? В двадцать три? В тридцать?

— Я говорил себе то же самое… Но что я мог сделать? Раз уж все так сложилось…

— Ты хочешь меня уверить, что ни разу у тебя не нашлось сил отказаться?

— Почему нет? Отказаться — от чего? И куда бы это меня привело? Как бы я жил? Ты не понимаешь… Я отказался… неделю назад… я убил Мадеру, потому что отказался… я убил Мадеру, потому что по-другому отказаться не мог…

— Как у тебя все просто…

— Просто! Тебе легко говорить! Очень просто смотреть на то, как все рушится, и чувствовать, как сходишь с ума? Я ничего не сделал, Стретен, я ничего не сделал, потому что не мог ничего сделать… Я был повязан, пойми меня. Совершенно. Никакой свободы действий. Ни вправо, ни влево. Все мои движения были отмерены…

— Гаспар, я говорю не об этом, и ты это прекрасно знаешь… Легко, уже после убийства Мадеры, сказать, что ничего другого не оставалось. Ведь ты не пробовал…