Кондратенко

Опять Кондратенко пришлось столкнуться с открытой неприязнью начальника 4-й дивизии. Все, включая Стесселя, понимали, что Цзинчжоу является воротами на Квантуй. При определенных неблагоприятных условиях они могут выполнить значительную роль во всей обороне. Но именно Стессель препятствовал Кондратенко, всячески поддерживая Фока. Объяснялось это отчасти тем, что инициатором укрепления перешейка был адмирал Макаров, который набирал все больше веса и авторитета в Артуре. Отчасти — старой дружбой Стесселя и Фока. Но главное, самое печальное, что оба друга оказались полными невеждами в военном деле. Они не только не понимали, но и не пытались понять сложившуюся к тому времени обстановку.

Роман Исидорович заручился поддержкой Макарова и Смирнова. В обход начальства стал посылать на дальние укрепления дополнительные материалы и людей. Так же активно он занялся устройством телефонных линий по побережью, уделив здесь главное внимание цзинчжоуским позициям. Позже он очень жалел, что не успел осуществить свой замысел — связать воедино все посты побережья с крепостью.

Относительное затишье на море благоприятно отразилось на положении дел в Порт-Артуре. Приближалась Пасха. Город и порт преображались на глазах. Люди в ожидании праздника заметно повеселели. И хотя работы не прекращались ни на минуту ни в порту, ни на фортах, в воздухе вместе с весной носилось легкое чувство радости. Солдаты, как в мирное время, чистили и скребли казармы, готовились сменить обмундирование. На кораблях эскадры устраивали авралы. Предпраздничная суета усилилась с приездом в Артур для прохождения службы на Тихоокеанской эскадре великого князя Кирилла Владимировича. Высокая особа кутила всю дорогу и прервала оргии только в Мукдене, где к поезду присоединился наместник.

Командующий эскадрой особого удовольствия от такого подчиненного не получил и не скрывал этого. Зато Макаров несказанно обрадовался своему старому другу — художнику Верещагину. Н. Н. Верещагин задумал новый цикл батальных работ. И теперь, как двадцать лет назад во времена освободительной войны на Балканах, окунулся в самую гущу событий. Тогда почти всю кампанию он провел рядом с другом, близким ему человеком — генералом Скобелевым. И здесь у него рядом был друг.

Наместник, как и предполагал Макаров, с большим раздражением отнесся ко всем нововведениям, особенно к перемещениям в командном составе эскадры. Степан Осипович в первое время даже не решался высказать ему свои соображения относительно старшего начальника в Порт-Артуре. Но долго тянуть было нельзя — наместник возвращался в Мукден. Макаров на ближайшей встрече высказал свое предложение. К его удивлению, наместник воспринял предложение более чем благосклонно. Для Алексеева это был шаг не столько к усилению крепости, сколько к обузданию чересчур строптивого адмирала, ибо начальника штаба решил поставить к нему своего. Кроме того, появилась возможность подставить ножку Куропаткину, который тоже желал подчинить себе все силы на Дальнем Востоке. Адмиралы расстались едва ли не впервые довольные друг другом.

Наступил канун праздника. Опасаясь коварства японцев и внезапного нападения, решили «Христос Воскресе» пропеть в 10 часов вечера. Первые три дня праздника прошли спокойно. Только вечерами, когда крепость погружалась во мрак и лучи прожекторов пятилапыми щупальцами рассекали темноту, чувствовалось суровое дыхание войны. Днем же царила праздничная атмосфера. Форменки, белые рубахи пехотинцев, артиллеристов наводнили город. Близ дока для нижних чинов были устроены увеселения. На обширной площадке — моряки, солдаты, мастеровой люд. Изредка в толпе мелькали женские платки, разгоряченные лица вездесущих мальчишек. Заливались гармошки, вразнобой кричали разносчики мелких товаров. Под одобрительный хохот собравшихся на высокий шест за неизменными сапогами лез молоденький кудрявый матрос. На «Этажерке» среди чахлых деревьев прогуливался чиновничий Артур. А так как гражданского населения сильно поубавилось, то и здесь преобладали мундиры морских и сухопутных офицеров. Гремела музыка, толпа была нарядна и беспечна. Офицерское собрание — длинное и унылое одноэтажное здание с китайской крышей — гудело, словно растревоженный улей.

Но это была только передышка, короткая и оттого более желанная. В Артуре будто предчувствовали, что таких дней больше не будет.