Ночью я слышу сквозь сон телефонный звонок. И почти тут же меня окончательно будит гулкий, настойчивый стук в парадную дверь. Потом я слышу знакомый голос Степки Гаври: - Доктор, ей-богу, честное слово... Я же там сам был... Только меня прогнали... У него сердце вовсе уже встает. У него этот самый, сестра сказала, крызис. Слышится негромкий басок папы: - Тихо ты! Перебулгачишь весь дом! Мне уже звонили. Иду сейчас. Только, пожалуйста, без паники. Кризис. Резкое падение температуры... А ты, Леля, что? Я стою, накинув одеяло, и лязгаю зубами от прохватывающего меня дрожкого озноба. - Папа, я тоже с тобой. - Совсем спятил? - А Степка почему? - И Степка твой если сунется - велю хожаткам его в три шеи... Вас, кажется, на консилиум не звали. Папа быстро одевается и уходит, хлопнув парадной дверью. Обескураженный Степка остается у нас. Долго идут холодные, медлительные и знобкие ночные часы. Просыпается Оська. Увидя, что на моей кровати сидит Степка, Оська тоже садится на своей постели. Два кулака - Степкин и мой, - показанные ему вовремя, заставляют Оську снова юркнуть под одеяло. Но я вижу, как блестит оттуда любопытный Оськин глаз. Оська не спит и слушает. - Как считаешь, сдюжит или не сдюжит? - шепчет Степка. И мы с ним долго говорим о нашем комиссаре. Хороший он все-таки! И в школе почти все ребята теперь уже за него. Потому что он сам справедливый и стоит за справедливость. Здорово он тогда скрутил наших троглодитов, и недаром Карлыч его уважает. - Я знаю, он на фронт мечтает, - шепотом рассказывает мне Степка. - Уже просился, заявление писал, чтоб отпустили. А его обратно - отставить! Говорят, нужна советская власть и на местах. И все! - Да, если уедет, паршиво опять будет. - Ясно. Он хоть и свой, а насчет дисциплины - ой-ой-ой! Держись! Если уедет... И вдруг мы оба замолкаем, сраженные одной и той же страшной мыслью: где тут "уедет или не уедет"!.. Ведь сейчас, вот в эти самые минуты, может быть, там, в больнице... где наш комиссар бьется со смертью... И старые стенные часы в столовой громко и зловеще шаркают на весь дом: "Да - нет... сдюжит - не сдюжит..." Будто ворожат, обрывая секунду за секундой, как обрывают, гадая, лепестки ромашки. ...Да - нет... сдюжит - не сдюжит... Но тут щелкает ключ в английском дверном замке на парадном. Слышно, как папа снимает галоши. Мы со Степкой несемся в переднюю. Страшно спросить. А в передней темно - хоть глаз выколи - и не видно папиного лица. - Вы что это? Не ложились? Вот народ полночный! - гудит в темноте папа, но голос у него не сердитый, а скорее торжествующий. - Ну ладно, ладно. Понимаю. В общем, думаю, справится! Сейчас спит ваш комиссар, как новорожденный. Чего и вам желаю. Марш, живо на боковую! Мне через два часа на обход. Вот уж когда действительно "у-ра, у-ра! - закричали тут швамбраны все!.."
"ГЛЯДЕЛКИ НА ПОПРАВКЕ"