– Ну вот, – сказал вожатый. – Дэлихьяр считает сам, что поступил нехорошо. Значит, он раскаивается. Тарас тоже зря дразнился. Правда, зря?
– Правда, – выдавил из себя Тараска. – Только я пошутил, а не дразнился. Я же ему не на ногу наступил, а на тень только.
– Ну ладно, ладно, – поспешил вожатый Юра. – Словом, все ясно. А уж рукоприкладство Пашухиной было совершенным безобразием. Короче говоря, протяните друг другу руки, вот давайте их сюда… – Вожатый взял сперва за руку Тараску, потом Тониду, свел их руки вместе, а сверху положил руку принца и накрыл своей ладонью. – Вот так. Раз, два, три! Все повинились, все поняли. А теперь гоните на пляж.
Все трое, не глядя друг на друга, побрели к дверям и, выйдя из них, быстро пошли в три разные стороны, ни разу не обернувшись. На одной из аллей, которая вела к морю, принца нагнал Гелька Пафнулин.
– Плюнь ты на нее, – сказал он, имея в виду, должно быть, Тониду, – на нее вообще у нас никто не обращает внимания. Она грубая, невоспитанная, хуже всякого хулигана, из детдома потому что. Ну, это как у вас приют, понимаешь? Ни роду, ни племени – подкидыш.
Принц хмуро слушал его и продолжал шагать к берегу.
Пафнулин семенил чуточку позади.
– Слушай, давай поддерживать друг дружку, если хочешь, – приставал Гелька. – Знаешь, чего я тебе скажу? Подари мне твой транзистор, и я тебе все обеспечу. У меня тут везде свои ходы, со мной беды знать не будешь. А?
Принц решительно замотал головой.
– Что, жалко стало? Тебе же еще из дворца новый пришлют. Эх ты, жадина…
– Я не джадина, – рассердился принц, – ты сам джадина. У-это, так не говори…
– Ну ладно, – примирительно сказал Гелька, – там видно будет. Ты от меня, в общем, не отдаляйся, не советую. Тут, знаешь, компания не очень подобралась, я тебе честно скажу. Я бы мог, понимаешь, отдыхать индивидуально, но маме порекомендовали, чтобы я в коллективе лето провел. Сказали, что коллектив способен воздействовать. Ну и пусть себе воздействует. Тебя ведь, наверное, тоже прислали, чтобы коллектив воздействовал. А ты им не поддавайся, ты плюнь. А хочешь, так сделаем, ты меня при всех сборешь на обе лопатки? И сразу покажешь себя. Только тогда уж определенно гони мне твой транзистор. Тебе же все равно новый подарят. А ты меня можешь сбороть при всех, пожалуйста…
– А я тебя, у-это, и так сборю, – сказал с ненавистью принц и вдруг яростно кинулся на Пафнулина.
Ему был уже отвратителен этот хлипкий, гнусавый мальчишка с заискивающими глазами. Принц кинулся тем приемом, который ему показал вчера вожатый Юра, неожиданно для самого себя опрокинул Гельку на песок аллеи.
Пафнулин поднялся, отряхиваясь.
– Ну и что? – загундосил он. – Все равно тебе никто не поверит, что ты меня взаправду сборол. Скажут, что я нарочно поддался. А мне плевать до лампочки! Они меня тут все равно подлизой дразнят. Я им скажу, что поддался тебе.
И верно, никто не поверил. Ребята, которые шли к морю и все видели издали, остановились теперь на аллее, крича:
– Что, уже прилип? Подполз, стелешься, поползень…
Но уже вконец разъяренный Пафнулин заорал:
– Стану я к нему прилипать, очень мне нужно, подумаешь! К кому прилипать-то? Кокос-абрикос, желторылый туземец, дикарь!..
Принц было рванулся к нему, но, что-то, видно, вспомнив, сдержался.
Он только тихо сказал:
– Не смей, у-это, так говорить. Так только мерихьянго говорят. Плохой человек… И ты тоже плохой.
– А ты дикарь, дикарь, дикарь! – не унимался Пафнулин. – Вождишка из дикого племени!..
Ребята сгрудились вокруг них. И уже решительно проталкивался вперед Ярослав Несметнов, приговаривая на ходу:
– А ну, Гелька, кончай, кончай живо!
Вдруг откуда-то появилась Тонида:
– Эй ты, Граф Нулин, не больно-то дразнись! Там твои родители приехали на собственной персональной. Так и сказали вахтеру дяде Косте у ворот: «Позовите нашего сыночка, скажите ему, что мы приехали вольным порядком и обосновались тут на денек дикарями». Так что ты-то и есть самый настоящий этот дикарь, природный дикарь.
– А ты, подумаешь, хи!.. Принцесса, – не сдавался Пафнулин.
Тонида двинулась угрожающе на него:
– Уж не знаю, кто я, только вот не виновата, что твои папочка с мамочкой сами себя дикарями объявляют.
Гелька решил бить по самому больному:
– Вот именно, что ты – не знаю кто. Слышали? Ловко! Сама сказала. За мной дикарями не дикарями, а приехали, а за тобой никто не пригонит. Потому что ты безродная – подкидыш!.. Именно – «не знаю кто». Ты же ничья…
И вдруг Тонида, всегда готовая отбрить любого обидчика, вспыхнула вся, беспомощно посмотрела на ребят… Одной рукой она схватилась за плечо, словно ее больно ушибли, и зажала в сгибе локтя закушенные губы.
Тараска посмотрел сперва на нее, потом на Гельку.
– Ты чего говоришь?! Это ты всегда сам ничей – ни вашим, ни нашим… поддавашка!
– Не хочу я с тобой связываться, рахитик, – надменно изрек Гелька, с опаской поглядывая на окружавших их ребят, и побежал к воротам парка, за которыми его ждали приехавшие родители.