Конечная – Бельц

Снимая последние картинки, комиссар Филипп Бертран повторял про себя короткие пассажи прощальной речи, которую собирался произнести перед коллегами. От фотографии парусника «Белем» и репродукции «Скал в Этрета» Клода Моне на стене его кабинета остались светлые прямоугольные пятна – свидетельство долгих и таких скоротечных лет его карьеры. Тридцать лет. Тридцать лет на службе у Свободы, Равенства и Братства. Хотя по трезвом размышлении из всего этого срока Братству он посвятил примерно полгода или около того. Свободе и Равенству он уделил гораздо больше времени, по его прикидкам – лет десять. Остальное – львиная доля – ушло на то, чтобы поднимать избирательный рейтинг череды своих начальников и целой армии их подхалимов-мозгоклюев…

Бертран собрал фотографии внуков в деревянных рамках и сложил их в картонную коробку. Он думал о пенсии. Все так или иначе о ней задумываются – знают, что рано или поздно она нагрянет. И вот она на пороге – большинство от этой мысли не могут прийти в себя. Вот и он не мог никак опомниться. Он, который до сих пор запирался у себя в кабинете, вставлял наушники, включал МР3-плеер на полную мощность и под композицию «The Pusher» изображал гитариста группы Steppenwolf. Он, который по-прежнему косился на аппетитные округлости девиц, пусть те, на кого он теперь бросал взгляд, становились вместе с ним старше. Он, который не отказывался выпить кружку-другую пивка в приятной компании. Пенсия… Он часто задавался вопросом: что, собственно, происходит, когда человек становится стариком. Что касается тела, он это себе более-менее представлял, но вот голова… Он чувствовал себя молодым – конечно, не двадцатилетним, но лет на сорок или чуть больше уж точно; но никак не пенсионером. Почему старики так быстро чахнут? Почему их мир становится ограниченным? Какое из желаний затухает первым? Что же все-таки происходит, когда тебе исполняется шестьдесят? В тот день, 31 января, когда он закрывал последние коробки, собираясь идти к коллегам, чтобы выпить с ними на прощание, он только начал подбираться к ответу на этот главный вопрос, не дававший ему покоя. Пенсия не предупреждает заранее о своем приходе. Не посылает предзнаменований. Не трубит в туманный горн. Однажды, как обычно, ты просыпаешься рано утром и осознаешь, что сегодня в 16:30 ты официально уйдешь на пенсию, распрощавшись с государственной службой.

* * *

Марк застыл на месте. Он старался направить мысли в другое русло: представлял себе, как обнимает Карину или бежит по одесскому пляжу Ланжерон… Да что угодно, лишь бы не смотреть на машину, остановившуюся в двух метрах от него. Но его сердце билось в унисон с мерным движением дворников, смахивавших воду с лобового стекла автомобиля, а в груди громыхал барабан стиральной машины. Во что бы то ни стало нужно сохранять спокойствие. На светофоре зажегся зеленый – сигнал уверенности. Что, если полицейские выйдут из машины? Придется бежать…

Полицейский в форме наклонился к приборной панели. Его товарищ, позевывая, сидел за рулем «рено-сценик».

– Ну-ка, взгляни на этого цыгана.

– Что?

– Видишь, мужик стоит на светофоре? Гарантирую: у него нет документов.

– Да ладно!

– Подожди, я пойду проверю.

– Слушай, есть дела поважнее, нам пора возвращаться.

– Я сейчас. Пару секунд – и все.

Полицейский одернул форму и вышел под дождь. В этот момент в машине затрещал радиопередатчик.

– Экипаж четырнадцать – двадцать два!

– Бригадир Дюпир слушает!

– Лоран, Жан-Стеф с тобой?

– Так точно.

– Парни, вы где застряли? Все вас ждут.

– Мы на бульваре Шазель. Жан-Стеф вышел проверить документы.

– Какие-то проблемы? Вам нужно подкрепление?

– Нет-нет. Просто тут один тип ему не понравился.

– А на нас вам, парни, наплевать? Мы уже бутылки открыли! Старик сейчас начнет речь говорить. Он спрашивал, все ли на месте. Быстро сюда, а этот пусть валит.

– Вас понял.

На тротуаре полицейский в форме что-то говорил Марку, маша руками, а тот стоял неподвижно, ко всему безразличный, как дорожный сигнальный столбик.

– Жан-Стеф! – позвал Лоран, не вылезая из-за руля.

– Что?

– Надо ехать.

– Погоди, я…

– Это приказ.

Полицейский, размахивая руками и пятясь, вернулся в машину. Марк сделал медленный вдох. Полицейский у него что-то спросил. Он не расслышал. Почему тот вдруг уехал, он не понял. Только чувствовал, что ему нечем дышать, как будто его заперли в собственном теле, которое его не слушалось, когда тот тип в форме громко вопил, выплескивая на него поток невнятных слов. Ему не пришлось прибегать к осуществлению своего плана – броситься наутек, как только полицейский выйдет из машины; не раздумывая ни секунды и не останавливаясь. Господи, только что его свобода висела на волоске. Надо было четко следовать задуманному. Марк крепко сжал потными ладонями ручки спортивной сумки. Да возьми ты себя в руки. Ты во враждебной стране и не имеешь права на ошибку. Он стиснул зубы и торопливой походкой перешел на другую сторону бульвара.

Бельц