Конечная остановка (сборник)

На углу стояла будка таксофона, я нашарил в кошельке монету и набрал номер, который знал наизусть, но по которому не звонил, потому что звонить по этому номеру было некому.

Занято. Я подождал минуту и повторил звонок.

Голос я узнал сразу – это был товарищ Островой Б.П.

– Слушаю! Говорите!

Я повесил трубку на рычаг и пошел к трамвайной остановке. На трамвае мне некуда было ехать, но на остановке была скамья, куда я опустился, положил портфель на колени и подумал…

Вполне естественно было предположить, что если в этой эмуляции нет Иры то, может, и жены моей Лили здесь нет в помине, и, конечно, Вовки, а может, и вообще никого из знакомых, и пойти мне сейчас некуда, стану бомжом, и что тогда…

Конечно, это было не так. Не могло быть так, потому что я прекрасно помнил, как поцеловал утром Лилю, отвел в школу Вовку и поехал на работу, где весь день высчитывал коэффициенты корреляции, не думая об Ире, которую не знал вовсе.

И для чего потащился после работы на Московский проспект, вместо того, чтобы ехать домой, где меня ждали любимая жена и замечательный сын?

Я не мог себе этого объяснить. Неведомая сила… То есть, я прекрасно помнил, что поехал к Ире, чтобы попытаться увидеть ее, рассказать…

Я заставил себя понять, когда именно сделал то, что в любом случае собирался сделать – только не один, не вдруг, а с Ирой и четко продуманным планом действий.

Разговор с Борей. Понимание – ясное, а не умозрительное, – что живу я (все мы) в эмуляции Вселенной, ничем, в принципе, не отличающейся от своего «первоисточника»: те же атомы, те же поля, те же звезды, те же планеты… с некоторыми изменениями… и какая для человека… для меня… разница? Эмуляция – не модель мироздания, не упрощенная схема, как в компьютерной игре. Как в фильме «Матрица», который я смотрел в девяносто шестом… или седьмом? Смотрел с интересом, но без детского энтузиазма, потом еще пару раз видел по телевизору.

Я тряхнул головой, отгоняя воспоминание. В «Матрице» симуляция, упрощение, а эмуляция – это настоящее…

Без Иры?

И если я оказался в другой эмуляции, почему помню себя таким, каким был? Хорошо, я помню всю свою жизнь в «реальной» Вселенной, это как бы «родовая» моя память – никуда она не денется. Но почему я помню и прошлую эмуляцию, а не только эту, в которой оказался? По идее…

По какой идее? Что я знал об устройстве и связи миров, чтобы строить предположения? Если я найду еще одну двушку…

– Алло, – растягивая звуки, произнесла Лиля. – Алло…

Она могла повторять «алло» до бесконечности, если в трубке не отвечали. Иногда что-то не срабатывало, звука не было, Лиля прекрасно понимала, что соединение не произошло, но все равно повторяла «алло», пока я не подходил, забирал у нее трубку и опускал на рычаг.

– Это я. Дома все в порядке?

– Миша, – возмутилась Лиля. – Восьмой час! Ужин стынет! Где ты? Почему, если опаздываешь, не позвонил раньше? Я тут места не нахожу!

Обвинять она тоже могла до бесконечности, если ее не остановить…

– Задержался на работе, извини, – пробормотал я. – Буду через полчаса.

– Второй раз греть не стану, – сообщила Лиля.

* * *

Это был в точности такой же мир, где я прожил тридцать шесть лет жизни. Единственное отличие (может, были другие, но я их не вспомнил) заключалось в том, что здесь не было Иры. Вообще. Никогда.

– Помнишь, ты звонил по моей просьбе и искал Иру Маликову, она работала в Институте экономики? – спросил я у Лёвы, прекрасно зная ответ.

– Нет, – ответил он. – Ира? Не помню.

– А как мы на третьем курсе в КВН участвовали, помнишь? Ночью ездили репетировать в ДК Ильича?

– Конечно! – оживился Лёва. – Гусман экзамены устраивал для знатоков анекдотов…

Все он помнил прекрасно, все в этом мире происходило так же, как в том, откуда я попал в этот, не поняв, в какой именно момент это случилось.

– Можно Иру? – спросил я, позвонив в отдел переводов Института экономики.

– Простите, кого? – отозвался женский голос. – Иру? Маликову? Такая у нас не работает. Раньше? Нет, и раньше тоже, я здесь уже двадцатый год…

Я просмотрел газеты за весь месяц, журнал «Огонек» за весь год и учебник новейшей истории для десятого класса: двадцатый век, революция, Советский Союз… Все так. Все, как я помнил. И так же, как помнил по прежней эмуляции, где прожил… Сколько?

Почему-то раньше эта мысль не приходила мне в голову. Меня занимали другие проблемы. В книге Типлера, страницы которой возникали у меня в памяти, будто фотографические изображения, проступавшие на бумаге в растворе проявителя, было сказано: «воскреснуть» для новой жизни в той или иной эмуляции человек может в любом возрасте – в сорок лет или двадцать, в том физическом состоянии, которое его больше устраивает.

Я помнил себя примерно с восьмилетнего возраста. Прежде мне это не казалось странным. Мама часто спрашивала: «Помнишь, когда тебе было четыре, ты перебегал улицу за мячом, и тебя едва не сбила машина? А помнишь, как мы ехали на дачу, солнце только что взошло, было так красиво! Тебе тогда было пять, неужели не помнишь?»