Свекровь было заикнулась о пушкинских именах Наталья или Ольга для новорожденной внучки. Осень у нее почему-то отдаленно сочеталась с Пушкиным. Пускай об унылой поре, в очах очарованье, она элегически не поминала. Однако совместными православными усилиями им удалось переубедить главу семьи Бельских. Серия религиозных аргументов в народной типологии: Бог бесперечь дитё накажет, коли наречь ее иначе, черти ребенка уволокут, болеть будет, и ему подобных резонов во имя, от имени мужа, сына и невестки - на завзятую атеистку врача-уролога Бельскую подействовали убедительно, если не больше. И это был единственный случай на памяти Татьяны, когда непререкаемая свекруха отчего-то пошла навстречу ближним и домашним, не дерзнула настаивать на своем, даже поучаствовала в обрядовой церемонии. Правда, присутствовала бабушка Дуся не в самом храме Божием Всех скорбящих радосте, ан на скамейке благорастворенным воздухом дышала в церковном дворе, пока суеверно дожидалась всех остальных с новоокрещенным младенцем Елизаветой.
По прошествии двухлетнего академического отпуска Татьяна воротилась в университет в образе и преподобии студенческой матери-героини, приноровилась метко выбивать из сердобольной профессуры девятки и десятки на экзаменах, получила от деканата назначение старостой курса, а затем - центровое распределение в государственную нотариальную контору Партизанского столичного района.
Замечательно раньше она по-хорошему, в добренький час рассталась со свекровью, поселившись в выделенной молодой семье совминовской трехкомнатной квартире.
- Барщина, боярщина кончились! Ну и слава Богу! - в ту пору обрадовано заявил молодой супруг на новоселье.
Но он, видать, ошибся, прекраснодушно надеясь на желаемое вместо действительного и возможного.
Как навсегда и везде в семейной жизни, разве только исключая медовый месяц, невозможно обойтись без одной-другой ложки дегтя в бочке родственного брачного меда, о чем нам литературно свидетельствуют классики ажно с античных и антикварных времен. В универе молодая жена прилежно ходила на все занятия, но после всегда спешила к ежедневным домашним хлопотам на радость всей семье. Язвительные острейшие шпильки она подпускала главным образом мужу - наедине, на русском и на белорусском. И то уязвляла не каждый день, если по вечерам муторно готовилась к завтрашним семинарам; маялась, мучилась курсовиками и прочей зубрежкой, усердно по трафарету разгрызая гранитные глыбы юридических наук.
На четвертом курсе, уже в самостоятельном квартирном бытии, Тана Бельская постановила, что все! с нее хватит этой дурной учебы! В бешеные прогулы, в загул и разгул, в разврат она, конечно же, не пустилась. Вместо того принялась запоем читать гламурную книжную словесность в целлюлозном и в компьютерном контенте, чего раньше за ней отродясь не видали. Оттого, наверное, и мысли у нее возникли на пятом курсе крематистически неудобные, не в добра-пирога.
Раздобревшего от покойной жизни и слишком калорийного белкового питания мужа она рьяно взялась шпынять, пилить за наркотическую зависимость от спортивных телеканалов, за тормознутое отстойное мышление, за нехватку разумного карьерного честолюбия. В дополнение забодала, поедом съела, допекла за все хорошенькое понемножку и нетерпимый дефицит семейного бюджета, даже с учетом близкородственного материального вспомоществования от слуцкой шляхты Курша-Квач вкупе и влюбе с минскими боярами Бельскими.
Как бишь прободная язва Татьяна не скупилась по адресу мужа в едких нелицеприятных частных определениях и юридических дефинициях на многих языках. Тюфяк, рохля, растяпа, разиня, телепень, бейбас, абибок, бэрак, недотыка и очень болезненно, обидно по-иностранному: узуфрукт - фигурировали самыми приличными и пристойными выражениями в ее обличительно каустическом лексиконе.
Лично Татьяна Бельская обдуманно избрала карьеру нотариуса с дальним прицелом на деловое, веселое и лучшее денежное будущее. Так ей оно привиделось в студенчестве. Хотя тоскливая действительность в казенном белорусском нотариате нисколько не совпала с теми реалиями, которые она почерпнула из иностранной литературы, как классической, так и современной. В ту пору Тана как раз и затаила неимоверную своекорыстную злобу на «красно-коричневого охломона, сучьего выблядка и ёлупня Луку», в незапамятные ей времена ликвидировавшего по-коммунистически, как класс, институт частных нотариусов. У нее всякий раз в горле спирало, во рту пересыхало от свирепой женской ненависти, стоило ей лишь подумать, насколько бы она смогла здесь развернуться и провернуться. Будь эта треклятая контора ее частной лавочкой!
Татьяна Бельская добросовестно отсиживала рабочее время государственным нотариусом. Однак с пользой для ее будущих приватных дел, поскольку при случае никогда не забывала обзаводиться хорошими полезными знакомствами, связями на деловую перспективу. Она и недотепу мужа подключила к связному перспективному плану наведения расширенных бизнес-контактов.