Ну а если за тобой ментовский и гебешный розыск в широкий анал? Тогда, как, скажи на милость, Тана Бельская, в девичестве Курша-Квач, тебе самой в оные хитрые сраки врагов-то уделать?
От развернутой розыскной облавы обязательно придется за кордон сваливать. На некоторое, довольно продолжительное время. А ближним вражинам только это и нужно. Им ведь до интимного женского места, где тебя придержать вдали. В тюряге ли, заграницей до п…
Жалко, проверенных в деле и поверенных в делах своих людей - малая жменька. Из них одна только Вольга Сведкович кое-что умеет соображать в оргделах. Тактически и стратегически. Наверное, потому что урожденная Курша-Квач без фуфла, из нашенских, из слуцких. Кратковременное замужество у ней не в счет. Наша невзрачная Оленька, надеюсь, меня не разведет и не подставит…
Белобрысая Альбина-блядина - дурница набитая. А Лева-то Шабревич крутит и темнит как всегда…»
Глава двадцать третья Еще снаружи и внутри
Евген Печанский осмотрелся в камере словно в совершенно незнакомом ему месте. Никак невозможно привыкнуть к тюряге, сколько бы месяцев или лет ты в ней ни провел. Едва ли нормально для человека жить вот так, день за днем на пятачке между железной дверью с этим глазком вертухайским и намордником за узким оконным проемом. Хотя в большой общей камере на 30-50 человек вроде тех, что на Володарке битком набиты осужденными в ожидании этапов на зону, говорят, вообще гнусь и мрак. В два-три яруса шконки, и спят на них посменно.
Взять что-нибудь по отдельности в этой вот Американке, то наособицу так-сяк возможно перетерпеть, выдержать всякое. Зато сложи всю тюремную гнусность вместе - выйдет, что ничего гнуснее нет и не будет. В заключении почасту складывается невыносимая сумма, какая то ли больше, то ли меньше всех частей ее составляющих.
Своечастные невнятно оформленные мысли о тюремной жизни Евген даже не пытался высказать вслух. Куда ему до сокамерника Змитера! Быть может, потом, на воле попробовать как-нибудь рассказать об этом деду Двинько? Не исключено, Михалыч сумеет его уразуметь. Потому что о тюряге писатель Алесь Двинько более-менее кое-чего знает не понаслышке с чужих слов. Практическая индукция не есть теоретическая дедукция. Если первую, в отличие от последней, чаще всего испытываешь на собственной шкуре.
Спросим, как долго? Коли осужденного по серьезнейшим статьям УК гражданина Печанского Е. В. в теории могут, исходя из судебной практики, оставить мотать срок здесь же, в Американке, в крытке. Гуляй себе, Геник, в тюремном дворике под вертухаем на вышке с музычкой!
Сегодня, к слову, Евген не уведомлял надзирателей о прогулке. Следовало бы дождаться запланированной свиданки с адвокатом. А то чего доброго отправят Леву долой свистуны и шныри коридорные. Дескать, не положено во время массового прогулочного ввода и вывода заключенных. Один раз так оно вам у них и было, у свистунов влагалищных.
На свидание Евгена вызвали, как он и ожидал, когда его сокамерника покуда не вернули с прогулки. Затем начались сплошные неожиданности. И пошла тебе нечаянная веселуха!
Вместо веселого адвоката Шабревича в допросной комнатке сидел скучный такой следователь Юрий Пстрычкин. Самым засушливым голосом этот недотыка из Генпрокуратуры - стрекулист, а не важняк, так сказать, - докладывает, зачитывает подследственному Евгению Печанскому об изменении меры пресечения на основании такого-то постановления Мингорсуда.
-…Вот так! Получи и распишись, подследственный! - уже в камере Евген вполне переварил новость, о чем и сообщил Змитеру. - Лева-то Шабревич мне о такой вот возможности говорил, но я ему почему-то не поверил.
Не горюй, брателла! Я отчего-то уверен, предчувствую, на следующей неделе вы, спадар Иншадумцау, тоже будете гулять на воле, Змитер ты мой Дымкин. И тебе, брате, скажут: на выход с вещами. А свобода вас встретит радостно у входа. Если не братьев с воронеными фантазийными мечами, то цветы я вам уж точно обещаю, политзаключенный Инодумцев!
Хотя у самого Евгена несколько не случилось на выход из камеры с вещами на свободу. Живо собранный сине-красный поперечно-полосатый кешер с тюремными пожитками пришлось по требованию конвоиров не трогать. Однако на радости такой Евген не насторожился, оставил шмотник в камере. Без малейших супротивных возражений и прокачки неотъемлемых зековских прав.
Евген также не имел ничего против исподнего и дотошного личного обыска в полуподвальном закутке рядом с выходом из тюремного, мертвого и скорбного желтого дома. Дело оно тут-ка обычное, затяжное перед этапом. Так же, как и долгое, подобное президентству Луки-урода, часовое ожидание, пока куда-нибудь направят и отправят подневольного зека. Не важно куда спровадят, в суд ли, в другую тюрягу, на зону. Или даже на волю, как в его случае.
«Порхнуть птичкой-бабочкой - это тебе не порскнуть охотничьим псам!»