Конечно, кровь (СИ)

Четвёртый всегда в фаэтоне с символами казоку, всё время начеку и неподалёку. Или медленно катит вдоль тротуара в бурном потоке гендо, или лениво парит над головами в уровне силового коридора.

Хранители почти не мешают, таков приказ. Приглядывают с почтительного расстояния, шепчутся с недоумевающими тетронами, отсыпают им на лапу, да взглядами и гортанным писком отгоняют слишком уж любопытных зевак. От этого создаётся идеальная иллюзия воли.

Зевак, разумеется, хоть отбавляй. Пялятся, тычут когтями, тянут себя за уши в ритуальном отводе сглаза, чертят на лбу охранные символы, но всё равно льнут и высматривают.

От агрессивного любопытства не спасает ни бесформенный балахон, грубо пошитый в Наросте по моим меркам, ни маска или ароматические масла. Почти каждый вечер Ункац-Аран по приказу казоку-хетто пытается скомбинировать смесь, способную замаскировать мой резкий чужеродный запах, но пока не особенно преуспел.

Так что они глазеют. Нюхают, шипят, пытаются дотронуться и снимать на гаппи. В целом, я не возражаю, у меня и выбора-то нет. На провокации и брань не реагирую. Приучаюсь к терпению, без которого жалкому бледношкурому манксу не выжить в гнезде. Самых неугомонных и дерзких отсекают парни в жилетах.

Однажды в меня швыряют кожурой от тепличного фрукта кана. «Дети заполночи» переламывают выскочку с такой скоростью, что я едва успеваю заметить. Тем, кто нагло рвётся заделать парочку свето-струнных слепков в обнимку со странным зверьком, хранители просто выдают ощутимых подзатыльников или оттаптывают хвосты.

Так я впервые вижу и ощущаю реальную власть казоку.

Вокруг меня вьются, ругаются, рычат, галдят, торгуются и возбуждённо пищат десятки тысяч крыс, даже три из которых способны создать лютую давку на пустом поле для штормбола — привычное оживление Бонжура. Но донимать уродливого коротконосого перестают уже на четвёртый день прогулочных вылазок.

А всё потому что улица получила приказ Нискирича фер Скичиры, завуалированный под вежливый и традиционно-витиеватый совет. И нашептала его дальше — от проспектов и площадей в переулки и подвалы, на чердаки и в скверы, на свалки и в пешеходные аркады над транспортными развязками, в моллы, закусочные и лавки мешочников.

Меня перестают трогать. Ко мне привыкают.

Чего, увы, я не могу сказать о себе…