Конец

— Хватит! Пожалуйста, замолчи! — Уго впервые повышает голос. — Я не желаю снова заводить все тот же спор. Ты ведь… ты ведь просто хочешь довести меня до белого каления, чтобы я не…

— Неправда! — перебивает его Кова.

— Во всяком случае, выглядит это именно так! Так! Ты просто из кожи вон лезешь, просто не знаешь, что еще придумать, чтобы вывести меня из терпения. Ты изо дня в день капаешь мне на мозги, напоминаешь, что я не сделал того, что должен был якобы сделать, и не сумел стать тем, чем мог бы стать!

Какое-то время оба молчат, стоя лицом к лицу. Глаза Ковы покраснели, в них блестят слезы, губы дрожат, она пытается снова заговорить, и наконец ей это удается, хотя голос прерывается от сдерживаемых рыданий.

— Я ведь просто хочу помочь тебе… Я хочу, чтобы тебе было хорошо. А тебе плохо, Уго… Ты вечно в дурном настроении, ты несчастлив…

— А кто счастлив? Ну скажи! Кто бывает счастлив в сорок пять лет, зная, что… каждое утро надо вставать и бежать на работу… чтобы вкалывать как проклятому… И никуда тут не денешься. Такова жизнь, милая моя, жизнь, а не новомодные курсы релаксации.

— Жизнь можно переменить.

— Правда? Вот мы с тобой возьмем да и переменим нашу жизнь! Давай! Вперед! Ты готова? Готова отказаться от всего этого? Хотя почему бы, собственно, и нет? Продадим дом, расплатимся с долгами — и даже еще что-то останется: сможем внести залог за крошечную съемную квартиру — уж подыщем какую-никакую. Мы ведь вполне продвинутая супружеская пара, вот и будем жить среди каморок, набитых иммигрантами, — да здравствует мультикультуральность! Кстати, может, ты сама будешь зарабатывать те три тысячи евро, которые у нас улетают каждый месяц?

— Ты любишь утрировать, — отвечает Кова. — Зачем все переворачивать с ног на голову? Разве речь идет о том, чтобы разом взять и переменить всю нашу жизнь? Я прекрасно понимаю: это невозможно.

— Ну слава богу! А то я уже было испугался!

— Да выслушай ты меня хоть раз до конца! Вечно стараешься отгородиться своими ядовитыми шуточками! А я имела в виду совсем другое: ты мог бы, скажем, работать поменьше. Ты работаешь на износ, вечно весь в делах и заботах. Ну неужели нельзя иначе?

— Я ведь, детка, занимаюсь торговлей, и это тебе хорошо известно, а чтобы что-то продать, надо побегать, — тут правила простые. Волка, как говорится, ноги кормят. Я небось не в банке служу…

— Ну тогда продавай чуть поменьше… и у тебя появится чуть больше свободного времени — лично для тебя, чтобы потратить его на вещи, которые тебе действительно нравятся.

Уго поворачивает голову, смотрит в сторону бара, потом с досадой, теряя терпение, фыркает, словно школьник, вынужденный выслушивать нотации.

— Ну, скажем… ты мог бы заканчивать на пару часов пораньше!

— На пару часов, говоришь?

— Да послушай же! Хоть раз в жизни выслушай меня! Если бы ты возвращался пораньше — ну не на два часа, а хотя бы на полтора, ты смог бы записаться на курсы театрального искусства — как раз сейчас в Касоне открываются такие; уже пригласили преподавателя из России — он, кажется, очень знаменитый, а организуют все люди из «Энтреакто». И как только они на тебя посмотрят, сразу примут в свою труппу, наверняка примут… Им ведь позарез нужны артисты зрелых лет, то есть я хочу сказать, не одни птенцы желторотые; и ты мог бы снова выйти на сцену…

— Ага! В любительском театре, в сельском клубе…

— В этом селе тридцать тысяч жителей, но… ты можешь называть его как тебе угодно, пускай будет село. Село так село! Наверно, уже поздно мечтать об «Оскаре», но еще есть время, для того чтобы заняться тем, к чему душа лежит. Ты ведь актер, а актеры должны играть, им нужна публика.

— Вовсе не уверен, что я актер…

— А кто же ты? Все об этом твердят. Достаточно посмотреть на тебя в компании, за столом, когда ты немного разойдешься… Не знаю, почему ты губишь свой талант.

— Ну а участвовать в таких любительских спектаклях — это, по-твоему, не значит губить свой талант?

— Конечно же нет! Нисколечко! Это даст тебе возможность показать его, показать многим людям, а не только жене и близким друзьям.

Уго какое-то время молчит. Он зол, обижен, но в то же время о чем-то напряженно размышляет. Кова пользуется этим, чтобы продолжить начатую тему.

— У тебя сразу поднимется настроение. Это уж точно. А может… как знать… может, я тоже записалась бы на эти курсы. Но если ты против, то, конечно… — быстро добавляет она, заметив, как напряглось лицо Уго. — Хотя на самом-то деле эта мысль не так и плоха — по крайней мере нам с тобой было бы о чем поговорить. Ведь так хочется обсудить с кем-нибудь, как прошло занятие, всякие там мелочи… когда ты ходишь на такого рода курсы, интересные курсы, которые всю тебя с головой захватывают…

Приближаясь к концу фразы, Кова явно сникает. Она чувствует себя все менее уверенной и все более растерянной; в глазах стоят слезы, к горлу подступают рыдания. Едва слышно и торопливо она заканчивает свою мысль:

— Может… тогда ты станешь… внимательнее и ласковее со мной и мы будем похожи на настоящую…