Конец

Марибель резко останавливается, так же поступают Ньевес и Ампаро. Три женщины растерянно переглядываются, не зная, как себя вести. Мария тоже застыла на месте, и теперь она задумчиво смотрит себе под ноги.

— Это вас удивляет, да? — продолжает Уго. — Так вот, это истинная правда: он все время делал мне разные намеки, а под конец… а под конец предложил посмотреть порнофильм по видео — в его комнате… Как будто никто не знает, чем завершаются подобные… киносеансы!

Теперь остановился и Хинес. Он с досадой качает головой.

— Пошли, Уго, — Хинес мягко растягивает гласные, словно обращаясь к ребенку, который не хочет слушаться взрослых, — нам нельзя разделяться.

— Ну хорошо, допустим, он голубой, и что с того? — бросает Ампаро. — Что с того? Каждый имеет право быть таким, каким ему хочется: гомо, гетеро или бисексуалом. Слышишь? Каким ему хочется! И это не значит…

— Оставь его, Ампаро, ты напрасно стараешься, — говорит Хинес. — Дело… дело ведь вовсе не в том…

— Вот-вот, теперь он попытается задурить вам голову… А ведь и не отрицает… Я желаю услышать твой ответ, слышишь, ты? И не желаю, чтобы девушки тебя защищали, чтобы ты прятался за их спины. Скажи, что я вру, если хватит духу!

— Послушай, — отвечает после паузы Хинес, — у меня есть более важные заботы, куда более важные, чем проблемы сексуальной ориентации юнцов, какими мы были тридцать лет назад, когда к женщинам еще и на пушечный выстрел не приближались, но… В любом случае выслушай, что я тебе сейчас скажу. Допустим, ты не наврал, допустим, все было именно так, а не как раз наоборот, почему ты теперь и решил отомстить мне за тот случай, допустим, я самый настоящий «пидор», как ты утверждаешь, а сам ты крутой мачо… Во-первых, это отнюдь не означало бы, что я трусливее прочих, что я не готов взять в свои руки бразды правления и менее способен к лидерству, чем ты. Во-вторых, если бы я не только был им, но и стремился скрыть это (вещь, согласись, абсурдная), проще всего мне было бы вовсе не обращать на тебя внимания, показать полное безразличие, потому что, если учесть твое нынешнее состояние — а ты пьян в стельку, — вряд ли кто поверил бы твоим словам.

— А ты погляди, погляди, какую мину скорчила твоя невеста, — говорит Уго. — Понятное дело, ей никогда и в голову не приходило…

— Так вот, если я беру на себя труд отвечать тебе, — продолжает Хинес, — и прошу тебя не отрываться от нас, то лишь потому, что ты потерял жену и все мы понимаем…

— К тому же не у тебя одного случилось такое несчастье, — обращается к Уго Ньевес. — Посмотри на Марибель, она держится молодцом и… И вообще, у каждого свои заботы и печали. У меня… у меня в Вильяльяне остались дети. Слышишь? И не… — Ньевес не может продолжать, ее душат слезы, глаза налились влагой и покраснели.

— Сволочь ты, Хинес! Самая настоящая сволочь! — не унимается Уго. — Устроил себе защиту из баб… А ты, Марибель? Ты тоже будешь его защищать?

— Я знаю только одно: надо уходить отсюда как можно скорее, — отвечает Марибель.

— Наконец хоть кто-то произнес разумные слова, — поддерживает ее Ампаро.

Двое мужчин и четыре женщины снова трогаются в путь. Когда последний из путников скрывается за поворотом, образованным улицей-туннелем, на противоположном краю площади происходит легкое движение. Медведь возник там же, где и в прошлый раз: он робко озирается и нюхает воздух, потом, уже шагнув из-под арки на площадь, встает на задние лапы, качает головой из стороны в сторону, и его влажные и невероятно подвижные ноздри начинают работать еще энергичнее.

Уго сидит на пластиковом стуле, какие обычно расставляют на террасах кафе. Он совершенно мокрый, словно только что вылез из воды, и через прорези в сиденье с широких бермуд, заменивших Уго плавки, стекают вниз шустрые струйки воды. Жарко. Солнечные лучи падают почти отвесно, на небе нет ни одного облачка, которое могло бы хоть немного смягчить палящий свет. Постоянно дует легкий ветерок, но он едва заметен, хотя, обвевая мокрую кожу, все-таки оставляет ощущение приятной прохлады.

Уго роется в вещах, комом брошенных на соседний стул — совершенно такой же, как и его собственный, и наконец все еще мокрые руки нащупывают там зажигалку и пачку сигарет. Между тем под стулом образуются маленькие лужицы — целых три круглых озерка, которые постепенно сливаются в одно, большего размера и неопределенной формы, и оно начинает борьбу за выживание с зернистым и пористым плиточным полом, который час за часом терпеливо впитывал солнечный жар.