Конец

Каждый из них – мальчик, старуха и Энцо – извлекал грецкий орех из скорлупы своим способом. Энцо давил два ореха, сжав в кулаке. Мальчик клал один швом вверх и ударял ладонью. Миссис Марини использовала молоток. Энцо не мог есть свои и отдавал мальчику.

Миссис Марини сказала, что на шесть часов у нее назначена встреча. Чиччо начал задавать вопросы, что за встреча, но Энцо его остановил.

– Если она сочтет, что тебе нужно знать, расскажет, – произнес Энцо.

Миссис Марини обиженно поджала губы, как делала всякий раз, когда с мальчиком обращались сурово.

Энцо закатил глаза и принялся рассматривать хрустальную люстру под потолком. По возвращении домой надо сделать над собой усилие и выпороть Чиччо, но в последнее время он все чаще откладывал воспитательный момент на «потом», пока окончательно не забывал об этом.

Старуха и ребенок обхватывали губами края крохотных чашек и продолжали разговор. Обсуждали только местные сплетни, а они бывали гадкие, отвратительные, порой излишне откровенные. Он любил их слушать. Хотя редко понимал, о чем они говорили.

Он был очень одиноким человеком.

Они шли вдоль авеню, Энцо и мальчик. Это был час переваривания пищи. Ни одна машина не пыталась проехать сквозь толпу. Шли по тротуарам рука об руку опрятные старики, перебрасываясь словами под полями шляп. О чем они говорили? Об ужине. «Каждый раз, как я ложусь спать, твой племянник Антонио в доме на другой стороне переулка включает эту ужасную негритянскую музыку». «Очень у тебя хорошие брюки, Кармен, кто их шил?» Надо отметить, что дни, когда мужчины прогуливались по улицам Америки, переваривая пищу, были на исходе. Молодое поколение предпочитало лежать на диване и курить в трусах.

Мальчик направился на Двадцать вторую, а Энцо – за ним, отставая на полшага, потолстевший и спокойный.

Они заглянули на минутку в дом к Ди Стефано, поскольку Энцо еженедельно отдавал дань уважения старому товарищу по профсоюзу, недавно вышедшему на пенсию.

Эдди Ди Стефано приподнялся, встал почти вертикально и пожал им руки. Затем принял прежнее положение и откинулся на спинку кресла. Именно в этом кресле он проводил теперь летние дни, подставив лицо вентилятору, лопасти которого разгоняли воздух над стоявшим рядом напольным радио, и жмурился, как маламут, высунувшийся из окна мчащейся на полном ходу машины. Ожирение придавало ему величественности. Скорее гость пожимал ему руку, нежели вы обменивались рукопожатиями, потому что он не перекидывал большой палец, чтобы обхватить ладонь.

– А вы знаете, – начал Эдди, когда кто-то из его детей прикрутил ручку громкости на радиоприемнике, а Энцо и мальчик уселись, – знаете ли вы, что теперь недалеко от Сент-Джонс-авеню живут представители понятно какой культуры, и это в пяти минутах ходьбы от дома, где вы присели передохнуть?

Они знали, но он продолжил.

Словаки продали приход Святого Варфоломея. Белых в форте Сен-Клер можно пересчитать по пальцам одной руки.

– Колумбиана-авеню полностью потеряна, да и Дугансвилл, Новая Одесса, бульвар Тули. Теперь это все – одна гигантская плантация. Они там держатся за руки и поют свои песни.

Его многочисленные маленькие дети постоянно сновали вокруг и пролезали под его массивным троном с дерматиновой обивкой. Жена была на работе (трудилась машинисткой на пивоварне).

Шесть месяцев назад, чтобы не оставалось сомнений в чувствах жителей Элефант-Парка, Эдди Ди Стефано с несколькими товарищами повесили на фонаре перед церковью Святого Успения чучело негра; потом они созвали журналистов и подожгли его. Сделали чучело маленькие дочери Эдди, использовав наволочки, нарезанную траву и краски.

Были времена, когда дети словаков знали, что лучше не приходить в Элефант-Парк, а итальянские держались подальше от форта Сен-Клер. Если кто-то женился или выходил замуж за представителя другой национальности (как, например, невестка Энцо Антониетта, которую он никогда не видел и муж которой был из Австрии), то все понимали, что у него есть желание переехать, например в Чикаго или в пригород. Теперь же были обеспокоены они все – все белые. Энцо затруднялся сказать, когда это случилось. Сам даже позволял хорвату Рикки ночевать в его, Энцо, доме.

Мерильной ярдовой линейкой Эдди дотянулся до вентилятора и нажал одну из кнопок, после чего агрегат завертелся так яростно, что их всех обдало потоком прохладного воздуха.

Эдди продолжал рассуждать о цветных.

Они не планировали задерживаться надолго. Это был визит скорее с целью сказать: «Парни с участка двести тридцать восемь передают привет и обещают нести твой гроб на руках, когда придет время».

– Разве я не прав? – спросил Эдди.

– Я не интересуюсь политикой, Эдвард, – ответил Энцо.