Конец Ангела

– Княгиня Шенягина! Шестьдесят миллионов! К тому же вдова! И она ещё недовольна! Так отравлять себе жизнь – это уметь надо!

Она хлопнула себя по ляжке, как по крупу лошади.

– А в чём дело?

– Она боится. Боится сама не зная чего. И не умеет пользоваться деньгами. Покойный князь завещал ей всё своё состояние. Но, кажется, ей было бы легче, если бы он оставил её без гроша. Ты слышал, что она несёт?

Леа опустилась в кресло, и Ангел возненавидел подушки, испустившие мягкий вздох под её внушительным седалищем. Она провела пальцем по желобку резного подлокотника, сдула пыль и помрачнела.

– Теперь всё не то, что прежде, даже прислуга уже не та. Верно я говорю?

Он чувствовал, что бледен, что кожу вокруг рта стянуло, как от сильного мороза. Его душила обида, он еле сдерживался, чтобы не запросить пощады, не крикнуть: «Довольно! Стань наконец настоящей! Прекрати этот маскарад! Ты же где-то там прячешься под этим обличьем, я ведь слышу твой голос! Покажись! Выйди ко мне обновлённой, тщательно напудренной, с только что покрашенными волосами. Надень снова свой длинный корсет, голубое платье с тонким жабо, пусть от тебя опять повеет ароматом свежего луга, которого мне так не хватает в твоём новом жилище… Брось всё это и ступай под дождём, через Пасси с его собаками и птицами, на улицу Бюжо, где Эрнест наверняка чистит сейчас медные ручки на твоих воротах…» Обессилев, он закрыл глаза.

– А тебе, малыш, я дам хороший совет: ты должен сделать анализ мочи. У тебя скверный цвет лица, морщинки возле губ. Всё это мне знакомо – ты не следишь за почками.

Ангел открыл глаза, взглянул на это безмятежное бедствие и героически произнёс:

– Ты так считаешь? Может, ты и права.

– Наверняка! И потом, ты слишком худой… Хоть и говорят, что хороший петух жирен не бывает, но тебе явно недостаёт добрых десяти фунтов веса.

– Поделись со мной, – сказал Ангел, силясь улыбнуться. Но щёки не поддавались, они противились улыбке, словно мышцы в них навсегда утратили эластичность.

Леа залилась весёлым смехом, тем же самым, каким прежде встречала очередную дерзость «гадкого мальчишки». Этот ровный низкий смех доставил Ангелу столь острое наслаждение, что продлись оно дольше, он бы не выдержал.

– Да, поделиться я могла бы без всякого ущерба для себя! Я поправилась, а? Вот здесь… И здесь… Подумать только!

Она закурила сигарету, выпустила через ноздри две струйки дыма и пожала плечами.

– Возраст!

Это слово слетело с её губ с такой лёгкостью, что у Ангела вновь мелькнула шальная надежда: «Да, она просто разыгрывает меня… Сейчас она снова станет такой, как была…» Он задержал на ней взгляд, и на миг ему показалось, что она поняла его смысл.

– Я изменилась, а, малыш? К счастью, это уже не имеет значения. Но вот ты выглядишь Бог знает как… Похож на ощипанного птенчика, как мы когда-то говорили, а?

Ему не нравилось это появившееся у неё отрывистое «а?», которым она заканчивала чуть ли не каждую фразу. Всякий раз, слыша его, он с трудом сдерживал в себе какой-то смутный порыв, осмыслять который ему не хотелось.

– Я не спрашиваю, нет ли у тебя семейных неприятностей. Во-первых, это не моё дело, а во-вторых, я так хорошо знаю твою жену, как будто сама родила её на свет.

Ангел слушал её, но не слишком внимательно. Он думал о том, что, когда она не улыбается и не смеётся, она как бы отчасти теряет принадлежность к женскому полу. Несмотря на массивную грудь и огромных размеров зад, к ней с возрастом пришло некое мужеподобие, а вместе с ним и покой.

– И я знаю, что она вполне способна составить счастье мужчины.

Он не смог подавить глухой смешок, и Леа мгновенно спохватилась:

– Я сказала «мужчины», я не сказала «любого мужчины». Ты здесь, у меня, нежданно-негаданно, и я полагаю, ты пришёл не ради моих прекрасных глаз, а?

Она посмотрела на Ангела своими «прекрасными глазами» в красных прожилках, заплывшими, лукавыми, не злыми, но и не добрыми, проницательными и всё ещё блестящими, но… Но где же их свежая влага, где прозрачная голубизна белков, отчего они перестали быть выпуклыми, как плоды, как груди, как полушария, и пронизанными синевой, как край, орошаемый множеством рек?..

Он сказал, паясничая:

– Ну ты просто Шерлок Холмс!

Он удивился, заметив, что сидит в небрежной позе, закинув ногу на ногу, как развязный молодой красавчик. Это поразило его, ибо мысленно он видел своего обезумевшего двойника, который стоял на коленях, растерзанный, простирая к ней руки, и выкрикивал что-то бессвязное.

– В общем, я не глупее других. Но, согласись, сегодня ты мне задал не слишком сложную задачу.

Она с достоинством расправила грудь, распустив по воротнику свой второй подбородок, и коленопреклонённый двойник уронил голову, словно сражённый насмерть.