Конец авантюристки

Испуганные Николаев и Гусев подняли её с пола, стали выводить из мертвецкой. За ними, находясь в совершенной прострации, шагал Кирилл. Губы его беззвучно шевелились.

— Я не хочу уходить! — кричала Вера Георгиевна. — Я же больше никогда не увижу свою доченьку, я не смогу поцеловать её родимое пятнышко…

— Вы увидите её, увидите, если захотите, — сказал Николаев. — Ее отвезут в Москву и там вы её похороните.

— Хоронить её придется в закрытом гробу. И никогда я её больше не увижу. Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел Леночку в таком виде, — вдруг спокойно произнесла окаменевшая от горя женщина. — Так что, дайте, я на неё ещё раз посмотрю и поцелую в последний разочек.

Она подошла к дочери, опустилась на колени и поцеловала родимое пятнышко у неё на ноге.

— Прощай, доченька, спи спокойно. Я найду того, кто сделал это, клянусь тебе, найду. Всю жизнь посвящу этому, — чеканными словами произнесла она.

Ошеломленные страшной сценой, Николаев и Гусев курили на улице одну сигарету за другой. Клементьев же отошел в сторону и ходил взад-вперед, заложив руки за спину и о чем-то напряженно думая. Николаев мельком взглянул на него и был поражен выражению его лица, на тонких губах Клементьева застыла какая-то презрительная усмешка. А глаза были круглые и страшные. Но тот поймал взгляд Николаева и убрал усмешку с губ.

— Ты слышал, она сказала ему: Слава Богу, что я знаю, что не ты, — сказал Николаев Гусеву.

— Откуда она может это знать?

— Спросим попозже. Но я действительно думаю, что Воропаев на это не способен. Жидок он очень, хоть и совершенно беспринципен…

— Сам бы не сумел, мог нанять…

— Не исключено. Будем проверять алиби.

Для Веры Георгиевны и Кирилла сняли два одноместных номера в той же гостинице. Николаев боялся оставлять её одну, но она сама попросила дать ей побыть наедине со своими мыслями.

— Вы за меня не тревожьтесь. Я с собой ничего не сделаю, — сверкая глазами, сказала она. — У меня ещё есть дела на этой Земле. Впрочем, вы же, наверное, хотите со мной поговорить. Пожалуйста…

Николаев пригласил её в кафетерий попить кофе. Она согласилась.

— Вы знаете, Павел Николаевич, — мечтательно произнесла Вера Георгиевна. — А ведь мы здесь были с Леночкой два раза. А в первый раз в 1971 году вместе с моим мужем. Леночке было два годика, она была такая беленькая, пухленькая, кругленькая, как мячик… — Рыдание сковало ей горло, но она продолжала, словно нарочно мучая себя. — Поначалу она не хотела купаться в море, хоть было тепло, шел август. Но потом ей так понравилось, она бегала по бережку, плескалась, а мой муж пытался её учить держаться на воде. Представляете, в два годика… Я ему говорю — она же захлебнется, а он сам так радовался… А потом он уехал по делам в Москву, якобы, его вызвали. Мы остались с Леночкой вдвоем, что поделаешь, работа есть работа. А когда я приехала в Москву, то узнала о его измене. И все…

— Вы сообщите ему про…это?

— Нет, коротко отрезала Вера Георгиевна. — Зачем? Я сама её вырастила, это моя дочь. Я никаких денег от него не принимала, отсылала назад, и он перестал присылать. Я ведь принципиальная, Павел Николаевич, я подачек не возьму, хоть бы обе с голоду умирали. Но мы не умирали тогда, мы погибаем теперь.

— Но вы же говорили, что он зовет вас к себе.

— Зовет. Это правда. Но я не прощаю ему измену. И хватит об этом… А во второй раз мы ездили с Леночкой в Ялту в 1984 году, ей было пятнадцать лет. Мы снимали такую чудную комнатку, ближе к Мисхору. Андрея как раз забрали весной в армию, и она очень скучала по нему. А все соседские мальчишки были влюблены в нее, то и дело подбрасывали записочки, смешные такие: «Лена, я люблю тебя. Я не могу без тебя жить. Приходи к пяти часам в парк к фонтану.» Но она не ходила на свидания, она была такая грустная, серьезная. Совсем как взрослая женщина, которая ждет мужа из армии… А Андрей служил у черта на рогах, на Дальнем Востоке. Да… кто же тогда мог предположить, что их жизнь закончится именно здесь, в Ялте, и так страшно… Как же причудливы перипетии судьбы, а, Павел Николаевич?

— М-м-м-да…, — промычал нечто нечленораздельное Николаев, потрясенный этим безмерным человеческим горем. Чем он её мог утешить?

Чрез стеклянное окно кафе они увидели Кирилла в бежевом кашемировом пальто, мрачно слонявшемуся около гостиницы и беспрестанно курившему.

— Да…, — внимательно поглядела на Николаева Вера Георгиевна. — Вы, случайно, не подозреваете его в организации этого убийства?

— …Я не могу ответить на этот вопрос, я веду следствие, и здесь есть определенные законы…