Конец авантюристки

Иляс рассвирепел, глаза налились кровью, он стал ходить туда-обратно по комнате, бормоча под нос проклятья в адрес нелепого солдата. Потом вдруг успокоился, подошел к напуганному Гришке и похлопал его по щеке.

— Ладно, мир! Ты мужчина, и это главное. А отомстить за своего отца — это великое и достойное мужчины дело. Просто, месть может быть разной, гораздо более изощренной и полезной для общества. Например, скажу одно, если бы не та актриска, ударившая тебя по руке, ты бы сейчас гнил в СИЗО, и лучшее, что мы смогли бы для тебя сделать, это снизить срок на суде, объясняя все твоим сиротством, невыдержанностью и тому подобными глупостями. А я вот провел на нарах не менее половины жизни и скажу тебе откровенно — это не самое лучшее место на земле. А в результате того, что твое покушение не удалось, даже выстрела не было, ты находишься не в СИЗО, а здесь и плюс к тому получишь материальное возмещение за геройски погибшего отца в сумме сорока пяти тысяч долларов США. Они будут вручены тебе, когда ты окончательно поправишься и уедешь отсюда домой.

— Почему домой? — Из всей красочной речи Иляса Гришку поразили только эти слова.

— Ты будешь, комиссован, солдат. Я все улажу. Твоя несчастная мать нуждается в тебе и твоей помощи. А выгребать говно из резиденции мэра найдется кому и без тебя. К тому же он больше не будет мэром. Уже через месяц. М ы так решили, и он снял свою кандидатуру на перевыборах.

— А если я не хочу быть комиссован? — приподнялся на постели Гришка, дотронулся языком до обломков зубов и едва не вскрикнул от боли.

— Это ещё почему? — нахмурился Иляс, не любивший, когда ему возражают.

— Я хочу воевать. Мне ещё год служить, — гордо заявил Гришка.

— Ах вот оно что, — зловеще улыбнулся Иляс. — Я, кажется, догадываюсь, кто тебя тут накачивает на подвиги. И эта личность сейчас отправится в холодную комнату на хлеб и воду. Эй! — хлопнул он в ладоши. — Фатима!

— Да не надо же! — взмолился Гришка. — Я прошу вас! Не в этом дело! Я давно хотел туда, как только узнал об операции на Кавказе, мне стыдно заниматься уборкой территории не только моего кровного врага, но вообще кого бы то ни было. Я тоже хочу достойно глядеть в глаза людям.

На пороге появилась Фатима, кротко глядя на хозяина. Тот бросил на неё и на Гришку многозначительные взгляды.

— Вы звали? — ангельским голоском спросила она, глядя на хозяина черными как смородинки глазами.

— Да, звал. Принеси нам по рюмке коньяка и фруктов. Я вижу, солдат созрел для мужской пищи. Быстрее!

Она вышла. Иляс молча уставился на Гришку.

— Опять же ты прав, солдат, как это ни странно. И ведешь себя, как мужчина. Мы подумаем о тебе. А то, что ты решил отомстить не только за своего отца, но и за её родителей, это славно. Может быть, тебе и представится такая возможность. Только учти одно — не все возвращаются оттуда.

— Знаю.

— И пуля в лоб не самое страшное. Пленных подвергают изощренным пыткам, солдат.

— Знаю.

— А раз знаешь, тогда поедешь. Только там нужно кое-что уметь. Не в обиду тебе будь сказано, на твое опять же счастье, но ты даже не успел нажать курок, целясь в своего противника. А там такие варианты не проходят, расплата за нерасторопность наступает мгновенно. Мы направим тебя в соответствующую учебку, ты проведешь там три месяца. А потом поедешь в Чечню, раз того желаешь.

— Тогда там уже все кончится.

— Кончится, так кончится! — крикнул хозяин. — Только что-то веками не кончается, — добавил он. — Ладно, надоел ты мне со своими требованиями! Все! Где коньяк?

Фатима внесла на золоченом подносе две маленькие рюмочки с коньяком и ломтики лимона, посыпанные сахарной пудрой.

— Давай, за нашу мужскую дружбу! — провозгласил Иляс. — Только учти одно — у меня либо друг, либо враг. Терциум нон датур, третьего не дано! Поехали!

Они выпили, пожевали лимоны.

— Все. Я пошел. Деньги будут доставлены твоей матери в Краснодарский край. Пусть сама решает, что с ними делать. А ты останешься служить, раз хочешь того. Но главное, держи язык за зубами. А твой враг получит то, чего достоин, и можешь считать, что и ты поучаствовал в осуществлении справедливого возмездия. И ты, — сверкнул он глазами на Фатиму, — держи язык за зубами, ты знаешь, что бывает за словоохотливость?

Фатима густо покраснела, из глаз потекли слезы.

— Все, успокойся, расскажи ему что-нибудь. Теперь уже говорить можно все. То, что не надо, вы уже друг другу порассказали. Эх, воистину, язык мой — враг мой, — вздохнул Иляс и вышел из комнаты…

9.