Конец буржуа

— Нет, ты все-таки скажи нам, куда? А если ты и сам не знаешь, тогда ступай своей дорогой и оставь нас в покое.

Но одна из них оказалась более чувствительной. Она стала колотить толстого Антонена, разбудить которого было не так-то легко, и потребовала у него двадцатифранковую монету.

— Что, двадцать франков? Ну так возьми у меня в кармане.

— Черт бы побрал этих баб! Молчали бы уж лучше! — закричал Ренье. — Однако во всем этом есть что-то чудесное и дьявольски занятное.

И он наклонился над седой головой этого похожего на скелет старика, все кости которого были едва прикрыты тонкой дряблой кожей.

— Слушай, бездомный, родственников у нас хоть отбавляй. Видишь ты этого большого борова, что сидит с дамами? Поклонись ему: того, что он съел и выпил за один день, хватило бы на три месяца таким оборванцам, как ты. Его экскременты — и те показались бы вам вкусным блюдом. Ну ладно, полезай к нам наверх. Девчонки с нами неплохие. Мы все вместе приедем в город, а там уж я накормлю тебя так, как тебе и во сне не снилось. Можешь быть спокоен. Да сядешь ты наконец или нет, подлец этакий?

Ошеломленный, старик все еще продолжал стоять с протянутой рукой: на лице его не выражалось ни радости, ни гнева.

— Ты мне не веришь? Напрасно! Честное слово, я не пьян. Полезай сюда сейчас же. Горб мой все выдержит.

Женщины решили тоже принять участие в этой забаве:

— Полезай, старик! Мы угостим тебя паштетом из печенки. Спать ты будешь в настоящей кровати.

Нищий засмеялся, и в смехе его слышно было смущение бедняка перед накрытым столом, где и для него был поставлен прибор. Наконец он стукнул палкой об землю с видом человека, привыкшего издавна во всем полагаться на случай и решившегося на все. Скинув тяжелые башмаки, он взял их в руку и вытер подошвы о штаны. Потом он встал ногами на ось и тяжело вскарабкался в экипаж.

— Пошел! — крикнул Ренье.

Кучер дернул поводья. Лесные просветы постепенно становились все шире, и наконец они выехали на большую дорогу. Сейчас лицо нищего можно было уже хорошо разглядеть. По его изможденному виду нетрудно было судить о том, сколько этот человек перестрадал от голода и нужды. Его шершавая кожа походила на сухую, потрескавшуюся кору старого каменного дуба. Из чащи волос выглядывали огромные скулы и приплюснутый нос пещерного человека.

Он словно врос в скамейку; совсем окаменев, он казался каким-то ископаемым. Ноги он поставил под прямым углом, а свои огромные башмаки положил на колени. Женщины сразу отшатнулись от его заскорузлой, грязной кожи и, едва почуяв запах его лохмотьев, торопливо подобрали юбки. Но Мышка вдруг закричала:

— Послушайте, да он ничуть не воняет!

И в самом деле, кожа старика, ставшая совершенно землистой, должно быть впитала в себя все запахи полей и лесов — от нее пахло свежим дерном и смолой. И вот теперь эти дочери сладострастия и приключений, эти невольницы мужской похоти, зачатые неизвестно кем и не унаследовавшие от своих родителей ничего, кроме тупого плотского вожделения, почувствовали какое-то родство, какую-то общность крови с этим злосчастным безымянным бродягой, загнанным судьбою в лесную чащу, с этим безродным скитальцем, последним представителем какого-то темного племени, неведомого даже ему самому, отбившемуся от стаи волку.

— Эй, дедушка, а чем же ты промышляешь зимой, когда дороги заметет снегом?

Он только пожал плечами. В этом жесте выражалась вся его неизменная покорность судьбе, все его простодушие и вся усталость от жизни. Казалось, что в эту минуту он взваливает себе на спину огромную глыбу тайны и мрака.

— Шагаю!

Это был все тот же лаконический стиль, те же отрывистые, уклончивые слова. Да ему и не нужно было ничего другого, чтобы заклинать смерть, которая неизменно следовала за ним по пятам и старалась, чтобы он, идя по своему тернистому пути, поскорее упал, споткнувшись о камень.

Миновав обсаженную деревьями дорогу, которую озарял голубоватый свет молодого месяца, экипаж поехал по улицам города, врезываясь в толпы горожан. Люди возвращались с загородных прогулок, шли они все неторопливым шагом — день был воскресный.

Шумная компания в экипаже привлекала взгляды прохожих: они разражались смехом, видя среди седоков необычную фигуру старика, прижимающего свои огромные башмаки к коленям. Антонена так развезло, что его пришлось выволакивать из экипажа. Зашуршали платья, послышался стук каблучков — дамы стали подниматься по лестнице, волоча за собой свои шлейфы. Навстречу им выскочили лакеи, с любопытством разглядывавшие великана. Старик замыкал собою шествие и по-прежнему не выпускал из рук башмаков.

— Дайте место его святейшеству Нищему! — вопил Ренье.