Конец буржуа

— Молчи! Ты еще слишком молод. Я одна имею право говорить здесь… Впереди я чую одно только горе… Господь отвернулся от нас. Какая-то слепая сила толкает нашу семью вниз, и она катится с горы прямо к обрыву. Дай мне договорить до конца. Жить мне осталось уже недолго.

Жан-Оноре обернулся к Лоранс:

— Тут есть и твоя вина… Для чего тебе понадобилось приносить этот портрет?

— Папа совершенно прав, — вмешалась Сириль. — Это какая-то глупая сентиментальность.

— Ах, бабушка! — воскликнула Лоранс. — Теперь, оказывается, я во всем виновата. Вы что, сговорились все, должно быть, меня до слез довести?

Услыхав этот веселый голос, который вдруг стал говорить о слезах, старуха провела рукой по глазам.

— Это ты, милая? Я немного забылась… Знаешь, старые люди иногда чересчур глубоко копаются в своих воспоминаниях… Дай я поцелую твои глаза… В тебе одной только настоящая кровь Рассанфоссов.

В ожидании обеда, назначенного на два часа, в столовой был устроен завтрак. После шампанского атмосфера несколько разрядилась. Даже Барбара, никогда не пившая вина, прикоснулась губами к бокалу, который ей поднесла Лоранс.

XXIX

— Послушай, Антонен…

Дожевывая сандвич, Ренье увел своего грузного кузена в вестибюль.

— Послушай, что мне пришло в голову… Ты ведь знаешь, я вроде Сириль, мне нужны сильные ощущения… Что бы ты сказал, если бы я предложил тебе устроить пирушку с женщинами под землей, на глубине трехсот метров?

Антонен выпучил глаза:

— Пирушку под землей?!

— Да, с женщинами! Кого-нибудь выберем из нашей провинциальной завали, состряпаем себе десерт из того, что есть. Стоит только дать несколько золотых этому пройдохе Шарлю, папенькиному лакею, — он достанет… Ты никогда не спускался в «Горемычную»? Я тоже… Ну так вот, понимаешь, надо пользоваться случаем… Меню я придумаю по дороге… Нам накроют стол в обители теней. А сегодня как раз день святой Барбары, у этих черномазых углекопов это ведь большой праздник… Они по старинке устраивают там целый спектакль. И потом, представь себе, ты увидишь толстозадых девок в мужских штанах… Право же, такое не каждый день случается.

Они наняли экипаж. Когда они подъехали к угольным копям, Ренье отправился к управляющему, старому инженеру, человеку, преданному Рассанфоссам, и тот сразу же пригласил их к себе; любезно улыбаясь, он старался им всячески услужить: старик был счастлив, что принимает у себя хозяев «Горемычной».

— Сейчас сюда придут дамы… — смеясь, объявил Ренье. — Вы позволите нам у вас тут расположиться?

— Вы у себя дома, — ответил управляющий.

Спустя некоторое время приехали четыре очень толстые женщины, заплывшие жиром, с нездоровыми, одутловатыми лицами. Увидав подъемную бадью, они испугались, и пришлось почти насильно втаскивать их туда. А когда клеть ринулась вниз, крики ужаса замерли у них на губах — так головокружительно быстр был спуск. Едва только их бледные, похожие на маски лица скрылись во тьме, «Горемычная» снова огласилась звоном и лязгом сцепов, оглушительным шумом громыхавших по рельсам вагонеток, скрипом блоков, поднимавших и опускавших тележки, хриплым гулом подземных колодцев, откуда доносилось дыхание погребенных там, в недрах земли, столетий.

Прежняя угольная копь, пришедшая в совершенный упадок, с отравленным воздухом, с залитыми водой галереями, зловещая шахта, которая несла людям одно только горе, шахта, созданная на костях и на крови и ставшая могилой для нескольких поколений людей, преобразилась сейчас в огромный черный дворец, изрезанный глубокими коридорами, где были устроены отверстия для притока воздуха и где вентиляция осуществлялась при помощи могучих турбин.

В глубине последней галереи был проход: всех поразил вид зала, открывшегося за двойными дверями. Жан-Элуа отделал стены этого зала дубовой панелью, застлал паркетом полы; вдоль стен тянулись диваны, комната была уставлена роскошными тяжелыми креслами, шкафами, столами. Всюду горели электрические лампы. Сюда почти не доносились ни оглушительный грохот шахты, ни дребезжание тележек, которые тряслись на рельсах, ни неистовый свист маховиков. Здесь царила тишина; это был комфортабельный уголок, устроенный в самом кратере вулкана, кусочек суши, отвоеванной человеком у первобытного хаоса.