Конец буржуа

— Лоранс — это ваш ангел-хранитель. Это наступление весны с ее ясными солнечными днями среди той осени, которой отмечена жизнь всех Рассанфоссов, да и твоя, друг мой, тоже: ведь и тебе остается только ждать зимы, которая придет в положенный час… Только такая душа, как у нее, может влить в вас струю свежести и отдалить неизбежный конец. Но погляди: где-то в глубине, за этим ласковым смехом, таится тень разочарования… И я это ясно вижу! Мой бедный Оноре, пойми, что Лом-брозо[9] прав. Через каких-нибудь три-четыре поколения от теперешней семьи уже не останется и следа. Мать отказывается воспитывать дочерей, а у отца — одна только мысль: добиться, чтобы его сыновья, как у нас принято говорить, сделали карьеру, чтобы они научились загребать золото, — с молодых лет пустить их по руслу обеспеченной, прибыльной жизни… И притом, человек изнашивается теперь гораздо быстрее: в двадцать пять лет он уже истерт, а к сорока совсем одряхлел. Уколы честолюбия, погоня за деньгами, которые добываются биржевой игрой, подлыми интригами, темными сделками… Нервы у всех так издерганы, взвинчены. Это какая-то пляска святого Витта. Суди сам, может ли человек это выдержать? В прежние времена люди оставались юными до мафусаиловых лет (возьми хотя бы твою мать), они чувствовали, что жизнь — это исполнение долга, и детей учили жить так, как жили их отцы, всегда довольствуясь малым. Они собственным трудом пробивали путь к благосостоянию, воздерживались от излишеств, щадили свои силы и непрестанно думали о том отрезке пути, который еще не пройден… И это была настоящая жизнь. Право на такую вот жизнь покупается терпением, смирением и доброй волей… А теперь! Что творится теперь! Прежде всего нет уже той силы, которая производила настоящих мужчин: на свет рождаются какие-то кретины, хилые, жалкие существа, которые приходят на все готовое и не знают того, что важно знать каждому: заботы о пропитании. Да к тому же наше жалкое время не дает нам свободно дышать. Оно пихает нам в рот удила; взнуздав нас, как лошадей, оно губит нам жизнь и готовится свести на нет все то, что еще осталось от семейных устоев… Увы, это так, и, право же, хоть я и стою за все передовое, я никак не могу себе представить, что у нас будет на месте семьи. Поверь мне, дружище, — добавил Рети, откинувшись в кресло, закрыв глаза и скрестив на груди руки, — дочь твоя — это сокровище, она стоит всех миллионов, которыми владеют Рассанфоссы. Самое главное, чтобы это маленькое сокровище не осталось бесплодным.

— Какой же ты, однако, пессимист! — воскликнул Жан-Оноре и засмеялся веселым смехом человека, не способного предаваться тревоге.

XXVII

В первых числах ноября Лоранс поехала на месяц к бабушке.

Старуха, после того как она провела на строительных работах целый вечер под проливным дождем, заболела. Лоранс тотчас же написала, что приедет ухаживать за ней, и хотя Барбара попросила своего соседа, старого адвоката Раше, поблагодарить внучку и передать ей, чтобы она не утруждала себя, отзывчивая по натуре Лоранс на этом не успокоилась и все же приехала. Она застала бабушку в постели. Болезнь оказалась серьезнее, чем она думала. Молодая девушка сразу же принялась заботливо ухаживать за больной, проводила у ее постели и дни и ночи и решительно заявила всем, что не уедет до ее окончательного выздоровления.

Барбара была настолько тронута простотой и сердечностью внучки, что в конце концов согласилась сделать ее на время своей сестрой милосердия, тем более что веселый характер девушки скрашивал старухе ее вынужденное затворничество.

— Право же, моя милая, все это пустяки. Просто я немного простудилась… Господь бог не захочет посылать мне сейчас тяжелый недуг. Он ведь хорошо знает, что мои бедные меня ждут, что я нужна им, чтобы довести до конца постройку. Но только если бы ты знала, — вдруг начала она, беспокойно задвигавшись в постели, — как мне досадно, что я вот сейчас лежу, а там все делают без меня! Видишь ли, не следует особенно прислушиваться к своим болезням. Пока дух наш силен, есть сила и в теле… А вот о душе-то мы каждый раз забываем. Всегда найдутся врачи, которые будут назначать диету, очищать желудок, выписывать разные порошки и микстуры. Вместо этого следовало бы очистить душу, предписать ей воздержание и покаяние. Это подействовало бы на весь организм куда лучше, чем какой-нибудь ревень.

Лоранс ласково журила ее, что она не хочет лечиться. Жалуясь на то, что ей самой холодно, девушка добилась, чтобы старуха разрешила ей истопить камин. Но через полчаса больная уже заявила, что задыхается, открыла все двери и стала расхаживать по комнате, обмахиваясь носовым платком — огонь пришлось потушить. В сердце у нее, как в сердцевине старого дуба, было скрыто какое-то большое внутреннее тепло, которое даже в самые суровые холода не давало остывать ее крови.