Конец черного лета

— Федулов уже в капкане. Он дал согласие работать на нас. А все остальные члены его группы беседуют с господом богом. — Он выразительно посмотрел на меня. — Мы передадим Файну карту. Видимо, он хочет отбомбить район плавней с наибольшей плотностью. Ну, что ж, он получит карту. Жаль только рыбу, она-то здесь причем? — Звягинцев предупреждающе поднял руку, внимательно всмотрелся в окно. Нет, все спокойно. Затем продолжил:

— Вам необходимо убедить Файна, чтобы он организовал после бомбежки карательную экспедицию против оставшихся в живых партизан. Пусть запросит у Федулова маршрут движения. Встретим на самом высоком уровне. Пока все. У вас есть вопросы?

— Один лишь. Не столько вопрос, сколько предупреждение. Федулов, мне кажется, не так прост и прямолинеен, как может показаться с первого взгляда. Смотреть за ним надо постоянно. Возможно даже, что он попытается установить с Файном нелегальную связь.

— Возможно. Об этом мы уже говорили с партизанским руководством, и они начеку. А вас, надеюсь, предупреждать не нужно — если что случится, подайте знак через почтовый ящик, наш почтовый ящик, — с ударением на слове «наш» повторил он.

Заметив нетерпеливое движение рыбака у стола, Звягинцев поднялся с табуретки.

— Что, Васильевич, уха остывает?

— Остывает, Петрович. Шли бы к столу…

… — Прекрасная рыба, фрау Марта, вы чародейка! — Раскрасневшийся от выпитого Файн принялся за очередную порцию фаршированного судака, но продолжал говорить:

— Вы мне доставили большую радость, фрау Марта, и я хочу вас отблагодарить. Так вот, получено разрешение на ваше возвращение в фатерланд, — Файн, улыбаясь, в упор смотрел на. Марту, а мне вдруг стало не по себе, какое-то предчувствие сдавило горло. — Вы, надеюсь, довольны? — улыбка его стала еще шире…

Но Марта — и я знал, что это плохо, — молчала. Молчала и тоже пристально смотрела в глаза Файну. Я хорошо понимал ее состояние секундного замешательства и поспешил на помощь.

— Такую новость, герр оберштурмбанфюрер, вы уже извините, нужно преподносить более осторожно. Радость тоже убивает…

— О, конечно, конечно. Простите, фрау Марта, старого солдата.

— Я вам очень благодарна, герр Файн. И крайне взволнована. Но прошу вас меня понять, как я могу сейчас уехать? Я нужна здесь. Передайте, пожалуйста, мою самую искреннюю благодарность в Берлин («Чтобы вы все там пропали», — подумала Марта в эту минуту, как она мне потом рассказала). И убедительную просьбу: разрешить мне бороться за идею и дело великого фюрера здесь, в России.

Файн порывисто встал, нагнулся к Марте и картинно поцеловал ей руку. Затем предложил тост за лучших дочерей германской нации.

— Не пожелаете ли поиграть немного в карты? — спросил я у «шефа», когда почувствовал, что он достаточно подготовлен — с моей, конечно, точки зрения — к откровенной и нужной для меня беседе.

— Итак, Гейнц, по сообщениям Федулова, погибло не менее двух тысяч партизан, — Файн осклабился, продолжая усиленно тасовать колоду. — Это почти победа, дорогой Гейнц. А еще Федулов прислал нам план основной дороги в глубину плавней. Там сосредоточены — пока сосредоточены, Гейнц (улыбка сопровождается многозначительным жестом) — штаб, политотдел и около тысячи партизан. Одна карательная экспедиция, и мы поставим крест на плавнях и на партизанском гадюшнике. Как вы считаете, герр унтерштурмфюрер?

— Я за такую операцию. Эта будет, уверен, последняя.

— Браво, я не сомневался в вас, Гейнц. Со своей стороны, чтобы обезопасить операцию, я послал в плавни для встречи с Федуловым своего человека, изворотливого и надежного. Он должен уже завтра вернуться, и утром мы с ним поговорим. А сейчас, — Файн с легкой ухмылкой поклонился, — я приглашаю вас к покеру. И вас, фрау Марта. Прошу составить нам компанию.

Бывало и раньше, что я проигрывал Файну немалые деньги, чаще всего специально, чтобы поднять настроение «шефа». На этот раз сумма, проигранная мною, была довольно значительной, я просто думал о другом. О том, например, что, возможно, в эти минуты Федулов рассказывает связному оберштурмбанфюрера о своих злоключениях в плавнях, делится с ним своими подозрениями. Вне всякого сомнения, он уже понял, что я русский разведчик и никакой не унтерштурмфюрер Гейнц. И это совершенно очевидно: о плане его заброса в плавни знали только Файн, он и я. Значит, я… Очень невесело. Спасибо хоть Марте — она и на этот раз, сославшись на какую-то причину, попросила отпустить ее домой. Файн хотел было удержать меня, но потом махнул рукой: завтра доиграем. Он вывел машину, и мы вскоре были дома.

— Что-то случилось, Гейнц? — спросила она, когда мы остались одни.

После моего рассказа она долго молчала.

— Да, никогда нельзя недооценивать врага. Не поверил-таки тебе Файн, я хочу сказать, не полностью поверил, послал все же в плавни своего человека. Впрочем, он даже и себе не всегда верит, так уж вымуштрован и воспитан. Похоже, что это провал… И тебе нужно немедленно уходить, Гейнц.

— А как же ты, Марта?

— Я всегда успею исчезнуть.