Конец — делу венец

Возможно, что ранний вариант был создан между 1592-1595 годами. В пользу этого говорит несколько обстоятельств. Во-первых, близость указанных стихотворных сцен стилю «Бесплодных усилий любви». Во-вторых, параллелизм по принципу контраста между «Укрощением строптивой» и «Конец — делу венец». В первой комедии воля Петруччо превращает строптивую Катарину в образцовую жену, а в «Конец — делу венец» настойчивая любовь Елены превращает легкомысленного и своевольного Бертрама в искренне любящего мужа (Ф. С. Боас). В-третьих, сюжет пьесы наталкивает на предположение, что в первом варианте она могла называться иначе, а именно «Вознагражденные усилия любви». Пьесу с таким названием упоминает в своем списке произведений Шекспира Ф. Мерес, но она не сохранилась. Возможно, в первоначальном виде пьеса носила мересовское название, а после переработки получила оставшееся за ней заглавие — «Конец — делу венец».

Основной текст в стилевом отношении близок к «Мера за меру». Это является главным основанием для датировки окончательного варианта 1603-1604 годами. Такая датировка, предложенная Э. К. Чемберсом, принята большинством современных шекспироведов.

«Конец — делу венец» не принадлежит к числу перворазрядных драматических шедевров Шекспира. В критике было высказано много нареканий по поводу пьесы. Помимо неорганичности стиля осуждение вызывали некоторые детали сюжета, казавшиеся строгим моралистам недостойными Шекспира. Особенно упрекали Елену за обман, посредством которого она залучает Бертрама в постель. Чистые ризы гения будто бы пятнает и неприличный обмен остротами между Еленой и Паролем по поводу девственности (конец 1-й сцены I акта). Все это смущало критиков морализаторского толка в XIX веке. Теперь, когда достигнуто правильное историческое понимание условий деятельности Шекспира, стало ясно, что для публики театра его времени ничего аморального в пьесе не было. Обман с постелью применен и в «Мера за меру», а что касается неприличных острот о женском целомудрии, то они есть и в «Ромео и Джульетте» и в «Гамлете».

Критику долго смущало и то, что пьеса лишена жанровой определенности. Редакторы первого фолио включили ее в раздел комедий, однако комические мотивы не играют в ней большой роли. Как и «Мера за меру», «Конец — делу венец» относится к группе пьес, лишенных трагического финала, но достаточно серьезных и даже несколько мрачных по общей тональности, чтобы не быть отнесенными в число комедий. В критике эта группа драматических произведений Шекспира получила несколько обозначений: «мрачные комедии», «реалистические драмы» и «проблемные пьесы». Каждое из этих определений отмечает одну из черт, действительно присущих данным произведениям: их близость к трагедиям, созданным Шекспиром в те же годы; насыщенность реальными мотивами (в отличие от романтики комедии первого десятилетия творчества Шекспира) и подчеркнуто острую постановку проблем общественной и личной морали.

Как обычно, Шекспир не сам придумал фабулу, а заимствовал ее. Сюжет он нашел у великого итальянского гуманиста Джованни Боккаччо (1313-1375). Изложенная им в «Декамероне» история Джилеты Нарбонской (день третий, новелла девятая) была пересказана на английском языке Пойнтером в его «Дворце удовольствий» (1566), и отсюда взял ее Шекспир для пьесы, развив и дополнив рядом деталей, а также введя новые персонажи (Лафе, Пароль, шут). Уже у Боккаччо новелла была проникнута гуманистической критикой сословных предрассудков: у него героиня тоже была незнатной горожанкой, а ее любимый — благородным графом. Шекспир усилил социальный контраст — Джилета была богата, Елена — бедная сирота без всяких средств.

Мотив социального неравенства выразительно подчеркнут Шекспиром. Сама Елена сознает и постоянно говорит об этом. Бертрам для нее то недосягаемая звезда, то само солнце; она — скромная лань, а он — царственный лев (I, 1), но ее любовь сильнее всех созданных веками перегородок между людьми. Конфликт между естественным человеческим чувством и искусственными общественными различиями составляет основу этой пьесы Шекспира. Поставленную в ней проблему Шекспир решает с народно-гуманистических позиций в пользу природного равенства. Он отвергает сословное деление на «черную» и «белую» кость, на «красную» и «голубую» кровь. Истинное благородство, утверждали гуманисты, борясь против феодальной морали, — не в званиях, наследственных титулах и привилегиях, а в человеческих качествах: уме, доброте, честности, в благородных поступках.