Конец эпохи

А еще мне мешали всерьез заняться преобразованиями в стране заседания народного суда — самого гуманного суда в мире! Пока умирал Андропов, дело цыганского баро Тобара дошло до суда, я там выступал как потерпевший по одному из эпизодов, причем как ребенок в присутствии отца. Забавно вышло — дрался с рецидивистом один на один, а в суде давал показания с папой. Присягу на библии не давал, так что рассказывал не «правду, только правду, и ничего кроме правды». Был бы я древним викингом, давно бы уже как взрослый на тинге говорил в свои пятнадцать. В этом временном отрезке подсудимые сидят в зале на отельной лавочке, а не в аквариуме или клетке, как в следующем. И не прикованные к бревну, как в прошлых. Самых отъявленных головорезов типа этого цыгана держат в наручниках. Так что на мой взгляд жителя двадцать первого века, судебный процесс походил на дружеские посиделки, ни тебе словесных дуэлей, ни выкриков из-за решетки. Подсудимый смотрел в пол, категорически отказался давать показания, и за него выступал его адвокат. Судя по галстуку-бабочке сиреневого цвета, это был весьма дорогой юрист, в их среде кому-попало не разрешают носить бабочки на шее. Вполне логичны ход диаспоры — не смогли отмазать или помочь чем-то, так хоть адвоката наймем подороже. Дорогой адвокат в безнадежном процессе как дорогой катафалк — и клиента не оживит, и едет медленно, зато престиж поддержан. Ну и прикид на Тобаре был вполне пижонский, что называется, цыгане расстарались, подогрели и собрали в путь-дорогу как родного.

Народу на оглашении приговора было много, всё-таки случай громкий, в центральной газете писали. Всем был понятен принципиальный исход, но интрига оставалась по сроку. Я всегда посмеивался над тем, что в одном случае судья может применить принцип поглощения менее строго наказания более строгим, а в другом — принцип суммирования. Говоря русским языком, если два преступления выдавали по пять и по семь, то в одни руки могут дать семь лет, а могут двенадцать. Как суду восхочется. Одно ограничение — в СССР позднего периода максимальный срок, назначаемый судом — пятнадцать лет, это считается высшей мерой наказания. А расстрел как раз не высшая мера, а исключительная. Те же Фаберже, но сбоку. Мой цыган под исключение не попал, ему выписали одиннадцать путем частичного сложения — барабанные палочки, как говорят в лото. Адвокат, судя по лицу уже знал срок, осужденный тоже. Без огонька, без последнего слова, молча ушел в закат. Думаю, ромала, мы с тобой в этой жизни не встретимся. Никому ты тут не нужен. Надеюсь, ты тоже меня забудешь к моменту выхода на свободу. И да, других цыган в зале суда не наблюдалось. Видимо, у них не принято посещать такие учреждения без крайней нужды.

В Туле середины восьмидесятых своя машина — это очень удобно. Пробок нет, с парковкой никаких проблем. Одна беда — ремонт и запчасти. Точнее, отсутствие запчастей и проблемы с ремонтом. Если руки не золотые, то высасывать из тебя денежки будут со страшной силой. «Запорожец» проще, дешевле Жигулей в эксплуатации, а еще у него шикарная печка! Едем с папой по городу, в салоне тепло и уютно. Я скоро стихи начну писать этой печке! Я другой такой печи не знаю… У всех машин система обогрева представляет из себя вентилятор, который отбирает тепло от движка. Так что название «печка» категорически неверное. Хочешь греться — гоняй мотор. У Кабанчика автономная бензиновая печь с камерой сгорания и контуром обдувки. Чтоб в салоне было тепло, нужно, чтоб был бензин и живой аккумулятор, на час работы хватает четырехсот граммов — в деньгах это двенадцать копеек! Почему акцентировал внимание на печке? А холодно на улице, февраль делает вид, что он вечен.

— Паап, а ты последний раз майонез давно делал?

— Мама на Новый год просила приготовить, тогда и делал. Сам же оливье трескал свой экспериментальный.

— Ничего не экспериментальный, а почти классический! Яблоки и курица — это самый минимум, по-хорошему бы еще рябчиков тужа положить.

— И ананасов? Чтоб как у Маяковского про последний день буржуев. Ты сбился с темы.

— А сбацай десяток поллитровых банок. Только, чтоб банки пастеризованные как слеза, под крышку закатать и бумажки прилепить с датой производства. Ну или чуть поменьше, не десять…

— Жора, ты не охренел?

— Мысля одна гуляет. Тебе не надоело в шахтерах ходить?