Конец эпохи

Я осознавал, что в обстановке брежневско-сусловского режима издать такую книгу будет невозможно. Но мысль, что Брежнев и Суслов не вечны, вселяла надежду. “Остров дьявола” я решил издавать отдельно, без первой и второй книги, т.к. это позволял сюжет романа. Издательство “современник”, куда я передал рукопись, возглавляли уже другие, робкие и начальству послушные люди. И внутренние рецензенты учинили разгром “Острова дьявола” как антисемитского произведения. Рукопись была положена в стол, ожидая своего времени, и была опубликована только в 1998 году».

Из писателей-«радонежцев», кроме Шевцова, мне особенно был близок Игорь Иванович Кобзев, создатель общественного музея «слова о полку Игореве». Музей этот был еще одним русским клубом. Вокруг него объединились около 100 человек самых разных профессий, были студенты и даже школьники. Но все они прежде всего были членами ВООПИК. Игорь Иванович с радушием принимал всех. Великолепный поэт, добрый, искренний человек, он полностью отдавал себя творчеству и любимому делу. Еврейские литераторы его ненавидели. Особенно после того, как он поставил на место некоего Липкина, нагло заявившего в своем графоманском стихотворении:

Без союзов язык онемеет
И, пожалуй, сойдет с колеи.
Человечество быть не сумеет
Без народа по имени «и».

Ответ Игоря Ивановича был таков:

Хоть вы избрали, Липкин,
Эзоповский язык,
Читатель без ошибки
В ваш замысел проник.
Итак, выходит, что же?
Вы из чужой семьи?
Вам Родины дороже
Народ на букву «и»?
Не подрывайте корни союза Эс-Эс-Эр,
Где поит вас и кормит
Народ на букву «р».

В сентябре 1982 года в музее Николая Островского прошла встреча с председателем Русского клуба писателей Дмитрием Анатольевичем Жуковым. Он рассказывал о своей книге «На семи холмах», в то время подвергавшейся клеветническим нападкам со стороны еврейских кругов. Особенное неудовольствие талмудистов вызвала позиция Жукова в защиту святыни русского народа Оптиной пустыни. Еврейские критики, ссылаясь на Ленина, называли эту позицию «поповской». На это Дмитрий Анатольевич Кобзев однажды заявил: «Лучше поповской, чем жидовской». Книги Жукова были очень популярны среди русских патриотов, особенно его повести «Огнеопальный» и «Владимир Иванович». В наших кругах Жуков был известен как автор запрещенного советскими властями «антисемитского фильма» «Тайное и явное». На вечере ему задали на эту тему несколько вопросов. Ответы Жукова были для многих из нас откровением. О Жукове ходили слухи, что он является сотрудником КГБ, но это нисколько не портило ему репутацию среди патриотов. Мы знали, что КГБ проявлял к «Памяти» особый интерес, и располагали точными сведениями, кто в наших рядах сотрудничает с этой организацией. Было также известно, что в КГБ идет борьба между патриотами и космополитами. Естественно, члены «Памяти» стояли на стороне патриотов, настоящих борцов за государственную безопасность России, и выступали против космополитов, врагов России. Последних мы стремились разоблачать. Особенно негативное отношение было к «иуде-Бобкову», которого мы уже тогда считали врагом Родины. Бобков посылал на наши вечера своих агентов, а потом докладывал Андропову об антисоветской деятельности «Памяти».

Ноябрь 1982-го. Вечер размышлений по книге В. А. Чивилихина «Память». Книга эта стала настольной для русских патриотов. В ней открывалось величие России, ее героев и подвижников. Публикация книги стала важной вехой в возрождении русского национального сознания, пробудив у десятков тысяч русских людей теплые, благодарные чувства к жизни и деяниям своих героических предков. «Память, — писал Чивилихин, — это ничем не заменимый хлеб насущный, сегодняшний, без коего дети вырастут слабыми незнайками, не способными достойно, мужественно встретить будущее».

На вечере выступали профессор А. Г. Кузьмин, исследователь славянофилов В. А. Чалмаев, поэт Г. Серебряков. Последний читал стихи о героическом прошлом русского народа — «Стою у поля Куликова», «Боброк», «Мамай», а также стихотворение «Дрозды» (речь в котором на самом деле шла о «жидах»):

Над рябиновым стягом,
Над молчаньем воды
Вновь разбитной ватагой
Закружились дрозды.
Облепили, куражась,
Куст рябиновый весь:
Ненасытная жадность
И завидная спесь...

На вечере было принято решение в воскресенье поехать на могилу историка Татищева и привести ее в порядок. Что и было впоследствии сделано.