Конец фирмы Беняева<br />(Записки следователя)

Мальчишки вскочили на ноги, отряхиваясь и рассматривая нас. Мы представились и спросили, не играли ли они в воскресенье в футбол на своем стадионе у гаражей.

— Играли, — дружно ответили мальчишки. — С ребятами из соседнего двора. И выиграли у них с крупным счетом. Теперь они собираются дать реванш.

— Молодцы, — похвалил их Бандурко. — А теперь припомните, пожалуйста, не видели ли вы возле гаражей двух мужчин. Одного в военной фуражке, а другого в очках.

— Видели, видели, — наперебой, как птенцы, загалдели мальчишки. — Они выпивали под кустом.

— И приемник возле них играл, — подбежал ко мне самый маленький. — А когда мы шли домой, я слышал, что как раз передавали последние известия.

Показания мальчишек подтвердили нашу версию и помогли точно определить время пребывания неизвестных мужчин у гаражей и их приметы.

Мы обратились за помощью к художникам, и те со слов нарисовали портрет человека в очках, подозреваемого в убийстве.

Юные футболисты подтвердили сходство рисунка с человеком в очках, которого они видели у гаражей.

Мы перефотографировали рисунки и раздали фотографии работникам милиции, общественникам, поставив перед ними задачу: найти этого человека.

Прошли сутки напряженного поиска, но результатов никаких.

Мы решили ехать в Михайловку, расположенную в ста километрах от Орджоникидзе. Выехали рано утром и за полтора часа были там.

Михайловка — село большое старинное. На его территории два колхоза, и мы для удобства разделились на две группы. Александр Маркович с участковым райотдела милиции Волощуком вызвались искать подозреваемого мужчину в очках, а я с сотрудником уголовного розыска Прозапасом — установить владельца автобусного билета, то есть пострадавшего.

Председатель сельсовета и председатели колхозов пообещали помочь нам в поисках, выделить своих людей: активистов, коммунистов и комсомольцев.

Полдня мы с Прозапасом бродили из одного двора в другой, расспрашивая людей, кто в их колхозе носит летом военную фуражку.

Наконец-то одна старушка сообщила нам, что не в селе, а на хуторе живет тот парень, что всегда ходит в военной фуражке.

Не мешкая, мы сразу же отправились на хутор. Там было всего лишь шесть хат, и мы начали с первой от поля хаты. Хозяев не оказалось дома, дверь заперта. Пошли ко второй. Попросили воды напиться. Хозяйка предложила нам холодного молока. Мы не отказались, охотно выпили. В доме было чисто, уютно. Пахло мятой и любистком. Хозяйка пригласила нас в горницу. Мое внимание привлекли фотографии, что украсили собой всю стенку между окон.

Когда я подошел ближе, чтобы рассмотреть их, то еле сдержался от крика. На одной из фотографий увидел пострадавшего, который сидел у вазы с цветами рядом с хозяйкой. Он был в военной фуражке. Глазами я подозвал к себе Прозапаса и попросил его о случившемся сразу не говорить хозяйке. Хозяйка тоже подошла к фотографиям и стала объяснять нам:

— Это Сидор Ильич, мой муж. Погиб на войне. Только ушел — похоронка. Думала, не выживу, — уголочком белой косынки вытерла набежавшую слезу и продолжала, дотрагиваясь пальцем до стекла: — Это вот мой старшенький… Тоже погиб… Вслед за отцом… ушел и нет по сей день. Куда я только не писала, приходит один ответ: «Пропал безвестно». А это средний. — Пальцы женщины, словно шелковые, дотрагивались до холодного стекла. — Тоже не вернулся. Сложил голову на белорусской земле… Партизанил… Остался младший… Вот мы с ним, — указала она на парня в военной фуражке. — Слава богу, хоть он со мной. Одна надежда на него: старость мою присмотрит.

— А где он сейчас? — не выдержал мой коллега.

Хозяйка вдруг умолкла и посмотрела на нас какими-то невидящими глазами. Что-то думала она, что-то связывала и не могла или не хотела связать в своих мыслях.

Черты лица ее как-то стерлись, я видел только большие, очень большие глаза. Эти глаза увеличивались по мере того, как она всматривалась в нас.

— Поехал в город и, наверно, остался погостить у тетки, моей сестры, — медленно и еле слышно произнесла она. — А что случилось? — вырвалось из самой груди ее.

— Мужайтесь, Серафима Павловна! — не мог я молчать дольше. — Сына вашего нет в живых…

Женщина словно окаменела, лицо ее побледнело, как у мертвеца.

Мы помогли ей сесть, дали глотнуть воды. Наконец она произнесла:

— Вася, сыночек, и ты меня оставил…

Больше она не причитала, не голосила, молча слушала нас. Ни единая черточка на лице ее не дрогнула, только слезы бежали ручьем по сухим морщинистым щекам.

Мы оставили ее на соседей, а сами поспешили искать, немедленно искать убийцу. Душу жгли глаза этой матери. Я до сих пор их вижу — они как потухшие угольки, подернутые мертвым пеплом.

— Осталось непроверенных два человека, — сказал Александр Маркович. — Давайте вместе зайдем к ним, а потом и в сельсовет.

По дороге я рассказал о матери погибшего, настроение мое передалось всем, и мы шли молча, углубленные в себя. Никто из нас даже не заметил, как мимо прошел мужчина. Поняли это, когда нас уже догнала мелодия из транзистора. Оглянулись. Или он почувствовал наши взгляды, или так уже совпало, но мужчина тоже оглянулся.