Конец главы. Том 1. Девушка ждет. Пустыня в цвету

Контора Компсона Грайса помещалась неподалёку от Ковент-гарден, поскольку тот, по ещё не изученным причинам, оказывает притягательное действие на литературу. Когда к двенадцати Майкл добрался туда, молодой издатель сидел в единственной прилично обставленной комнате здания, держал в руках газетную вырезку и улыбался. Он встал навстречу Майклу и поздоровался:

– Хелло, Монт! Видели это в "Фейз"?

– Да.

– Я послал вырезку Дезерту, а он сделал сверху надпись и возвратил её. Недурно, правда?

Майкл прочёл строки, написанные Уилфридом:

Когда ему хозяин скажет:

"Пиль!" – он куснёт. "Ложись!" – он ляжет.

– Значит, он в городе?

– Полчаса назад ещё был.

– Вы его видели?

– С тех пор как вышла книжка – нет.

Майкл пристально посмотрел на пригожее полноватое лицо Грайса:

– Удовлетворены спросом?

– Мы перевалили на сорок первую тысячу, и берут бойко.

– Я полагаю, вам неизвестно, собирается ли Уилфрид обратно на Восток?

– Понятия не имею.

– Ему, наверно, тошно от этой истории.

Компсон Грайс пожал плечами:

– Много ли поэтов получали тысячу фунтов за сто страничек стихов?

– За душу – не много, Грайс.

– Он получит вторую тысячу ещё до окончания распродажи.

– Я всегда считал опубликование «Барса» глупостью. Раз уж он на неё пошёл, я его поддерживал, но это была роковая ошибка.

– Не согласен.

– Естественно. Поэма сделала вам репутацию.

– Смейтесь сколько угодно, – возразил Грайс с некоторым пафосом, – но если бы он не хотел её печатать, то бы не прислал её мне. Я не сторож ближнему моему. То, что эта штука вызвала сенсацию, к делу не относится.

Майкл вздохнул.

– Конечно, не относится. Но для него это не шутка, а вопрос всей жизни.

– Опять-таки не согласен. Всё началось с того, что он отрёкся, спасая свою шкуру. А то, что последовало, – только возмездие, которое к тому же обернулось для него изрядной выгодой. Его имя стало известно тысячам людей, слыхом о нём не слыхивавших до "Барса".

– Да, – задумчиво согласился Майкл. – Вы правы. Ничто так не способствует популярности, как нападки газет. Грайс, можете вы кое-что сделать для меня? Найдите предлог и выясните намерения Уилфрида. Мне это очень важно, но я ввязался в одно дело, касающееся его, и не могу пойти сам.

– Гм-м! – протянул Грайс. – Он кусается.

Майкл ухмыльнулся:

– Не укусит же он своего благодетеля! Я серьёзно спрашиваю: выясните?

– Попробую. Между прочим, я только что издал книжку одного Франко-канадца. Послать вам экземпляр? Вашей жене понравится.

"И она будет говорить про неё", – мысленно прибавил он, откинул назад гладкие чёрные волосы и протянул руку. Майкл пожал её несколько горячее, чем ему втайне хотелось, и ушёл.

"В конце концов для Грайса это – только дело. Уилфрид ему никто! В наше время надо хвататься за всё, что бог ни пошлёт", – решил он и погрузился в размышления о том, что заставляет публику покупать книжку, не имеющую касательства к вопросам пола, скандальным воспоминаниям или убийствам. Империя? Престиж англичанина? В них Майкл не верил. Нет, она раскупается потому, что связана с непреходящим интересом, который всегда пробуждается в связи с вопросом: как далеко может зайти человек, желая спасти свою жизнь и не погубить то, что принято называть душой. Другими словами, книга расхватывается благодаря тому ничтожному обстоятельству, – по мнению известных кругов, давно ставшему пустым звуком, – которое именуется совестью. Дилемма, поставленная поэтом перед совестью каждого читателя, такова, что от неё легко не отмахнёшься; а так как сам автор лично столкнулся с нею, читатель неизбежно приходит к выводу, что и он в любой момент может стать лицом к лицу с какой-нибудь страшной альтернативой. А как он, бедняга, тогда поступит? И Майкла охватил один из тех приступов сочувствия и даже уважения к публике, которые частенько накатывали на него и за которые его более разумные друзья называли Монта не иначе, как "бедный Майкл".

Предаваясь таким размышлениям, он добрался до своего крошечного кабинета в палате общин и сел составлять частный билль об охране некоторых красот природы, но ему вскоре подали карточку:

Генерал сэр Конуэй Черрел.

Можешь принять меня?

Майкл надписал: "Буду счастлив, сэр", – отдал карточку служителю и встал. Он знал отца Динни меньше, остальных своих дядей и поэтому ожидал его не без трепета.

Генерал вошёл и объявил:

– У тебя здесь настоящий садок для кроликов.

Он держался профессионально твёрдо и подтянуто, но лицо у него было усталое и встревоженное.

– К счастью, мы их тут не разводим, дядя Кон.

Генерал усмехнулся:

– Да, действительно. Надеюсь, Я тебе не помешал? Я по поводу Динни. Она все у вас?

– Да, сэр.

Генерал поколебался, потом сложил обе руки на набалдашнике трости и спросил:

– Ты – ближайший друг Дезерта, так ведь?

– Был. А кто я ему теперь – не знаю.

– Он ещё в городе?

– Да. У него, кажется, был приступ малярии.

– Динни встречалась с ним?

– Нет, сэр.

Генерал снова заколебался, стиснул руками трость и, казалось, благодаря этому снова обрёл решительность.

– Знаешь, мы, её мать и я, хотим ей только добра. Мы хотим, чтобы она была счастлива. Остальное для нас неважно. А что ты думаешь?