Конец главы. Том 1. Девушка ждет. Пустыня в цвету

Когда Майкл поцеловал её и удалился, Флёр поднялась в детские. У Кэтрин сон на редкость здоровый. На неё приятно смотреть – хорошенькая девочка. Волосы будут, наверно, как у матери, а цвет глаз так колеблется между серым и карим, что обещает стать зелёным. Она подложила ручонку под голову и дышит легко, как цветок. Флёр кивнула няне и открыла дверь второй детской. Будить Кита опасно. Он потребует бисквитов и, вероятно, молока, захочет поговорить и попросит ему почитать. Дверь скрипит, но он не проснулся. Его светлая решительная головка откинута на подушку, изпод которой выглядывает дуло пистолета. На улице жарко, он сбросил одеяло, и ночник освещает его раскрывшуюся до колен фигурку в голубой пижаме. Кожа у него смуглая и здоровая, подбородок форсайтовский. Флёр подошла вплотную к кроватке. Кит очарователен, когда он засыпает с таким решительным видом, словно приказал уняться своему возбуждённому воображению. Флёр осторожно, кончиками пальцев, приподняла простыню, подтянула её и прикрыла сына; затем постояла, упираясь руками в бёдра и приподняв одну бровь. У Кита сейчас – самая лучшая пора, и она продлится ещё года два, пока он не пойдёт в школу. Вопросы пола его ещё не волнуют. Все к нему добры; вся жизнь для него – как приключение из книжек. Книжки! Старые книжки Майкла, её собственные и те немногие, написанные со времени её детства, какие можно давать ребёнку. Замечательный возраст у Кита! Флёр быстро окинула взглядом еле освещённую комнату. Его ружьё и меч лежат рядом на стуле в полной боевой готовности. Проповедуем разоружение и вооружаем детей до зубов! Остальные игрушки, большей частью заводные, – в классной комнате. Нет, на подоконнике стоит лодка, которую он пускал с Динни; паруса все ещё подняты; в углу на подушке лежит серебристая собака, давно заметившая Флёр, но слишком ленивая, чтобы встать. Шерсть у неё на хвосте приподнялась; хвост виляет, приветствуя гостью. И, боясь, что пёс нарушит этот упоительный покой, Флёр послала им обоим воздушный поцелуй и прокралась обратно к двери. Снова кивнула няне, посмотрела на ресницы Кэтрин и вышла. Потом на цыпочках спустилась по лестнице до следующего этажа, где находилась комната, расположенная над её спальней и отведённая Динни. Не будет ли бестактностью, если она заглянет к девушке и спросит, не нужно ли ей чего-нибудь? Флёр подошла к двери. Только половина десятого! Динни ещё не могла заснуть. Вероятно, совсем не заснёт. Страшно даже подумать, как она лежит одна, безмолвная и несчастная! Может быть, разговор принесёт ей облегчение, отвлечёт её? Флёр подняла руку, собираясь постучать, и внезапно услышала приглушённый, но исключавший всякие сомнения звук – судорожное всхлипывание человека, который плачет в подушку. Флёр словно окаменела. В последний раз она слышала этот звук четыре года назад, когда он вырывался у неё самой. Воспоминание было таким острым, что ей чуть не стало дурно от этого страшного и священного звука. Она ни за что на свете не войдёт к Динни! Флёр заткнула уши, отпрянула от двери, бросилась вниз и включила радио, чтобы защититься от этого обжигающего звука. Передавали второй акт "Чио-Чио-сано. Флёр выключила приёмник и снова села за бюро. Быстро набросала нечто вроде формулы: "Буду счастлива, если и т, д… Вы увидите настоящих очаровательных индийских леди и т, д… Флёр Монт". Ещё одно письмо, ещё и ещё, а в ушах стоит рыдающий звук! Как душно сегодня! Флёр отдёрнула занавески и распахнула окно: пусть воздух входит свободно. Опасная штука жизнь, – вечно таит в себе угрозу и непрерывно причиняет мелкие огорчения. Если кидаешься вперёд и хватаешь её руками за горло, она отступит, но затем всё равно подло ударит исподтишка. Половина одиннадцатого! О чём они так долго тараторят у себя в парламенте? Опять какойнибудь грошовый налог? Флёр закрыла окно, задёрнула занавески, заклеила письма и, собираясь уходить, в последний раз оглядела комнату. И вдруг пришло воспоминание – лицо Уилфрида за окном в тот вечер, когда он бежал от неё на Восток. Что, если сейчас он снова там, если второй раз за свою нелепую жизнь он, как бестелесный призрак, стоит за этим окном и хочет войти но уже не к ней, а к Динни? Флёр погасила свет, ощупью нашла дорогу, осторожно раздвинула занавески и выглянула. Ничего – одни последние медлительные лучи гаснущего дня. Флёр раздражённо опустила занавески и поднялась наверх в спальню. Встала перед трюмо, на мгновение прислушалась, потом старалась уже не слушать. Такова жизнь! Человек пытается заткнуть уши и закрыть глаза на всё, что причиняет боль, – если, конечно, удаётся. Можно ли его за это винить? Все равно сквозь вату и опущенные веки проникает многое такое, на что не закроешь глаза, перед чем не заткнёшь уши. Не успела Флёр лечь, как явился Майкл. Она рассказала ему о всхлипываньях; он в свою очередь постоял, прислушиваясь, но сквозь толстый потолок звуки не проходили. Майкл исчез у себя в туалетной, вскоре вернулся оттуда в голубом халате с шитьём на воротнике и манжетах, который ему подарила жена, и начал расхаживать по комнате.