Конец «Гончих псов»

На днях к нему заглянул фельдмаршал Бломберг. Министр обороны — старый вдовец — оказался на кукане у развеселой девицы Эрики Грюн. Ошалевший от последней любви фельдмаршал просил совета у него как у министра внутренних дел, можно ли ему, не «поправ родовой чести» и не опорочив своего мундира, жениться на простолюдинке. Впрочем, дело было не в родословной фрейлейн Эрики.

Геринг заранее подготовился к встрече, внимательно изучив досье невесты. Эрика Грюн была зафиксирована в полицейских участках семи немецких городов как девица определенной профессии. Геринг был не падок на женщин и довольно предан своей Эмми, но, глядя на фотографию Эрики, понял пожилого фельдмаршала. Эта жрица любви могла расшевелить и более дряхлого старикашку.

Эрика была настолько недурна, что ее охотно фотографировали дельцы, делавшие гешефты на порнографических открытках. В досье был представлен целый набор их. Герман-Вильгельм выбрал несколько наиболее пристойных, которые рискнула бы опубликовать за мзду какая-нибудь французская бульварная газетка.

«О, я устрою колоссальный скандал! Беднягу Бломберга может хватить удар. Ну да черт с ним — одним ослом в фатерлянде будет меньше».

Когда к нему пожаловал Бломберг, Геринг очень предупредительно встретил министра: усадил в удобное кресло, предложил рюмку «Наполеона», угостил гаваной. Внутренне Геринг радостно потирал руки. «Теперь-то старый козел не усидит в министерском кресле!»

— Полноте, фельдмаршал, — успокаивал он Бломберга, — лично я не вижу ничего предосудительного в вашем браке. Главное в супружестве — это взаимная любовь, а коль вы любите друг друга, то ради этого святого чувства можно извинить невесте ошибки ранней юности. Ведь Эрика так молода и неопытна! Вы, фельдмаршал, до нее знали многих женщин, так разве нельзя фрейлейн Эрике простить какого-то мерзавца-соблазнителя, который вскружил бедной девушке голову и тут же покинул ее? Бедняжка была готова возненавидеть всех мужчин, но встретила вас…

На лице Геринга было написано участие к бедной, слегка оступившейся девушке и пожелание безоблачного счастья на все оставшиеся фельдмаршальские годы. Геринг знал, что врать он умеет неплохо. Но так вдохновенно он врал нечасто. Он мысленно аплодировал себе за великолепное лицедейство. Сам Ганс Альберс[16] мог бы позавидовать его актерскому таланту.

Фельдмаршал довольно улыбался, принимаясь за вторую рюмку коньяка. Изрезанное глубокими морщинами лицо его разрумянилось.

Министр внутренних дел убирал с его пути последние препятствия к браку, развеял горькие сомнения, терзавшие его в бессонные ночи.

— Вы меня извините, фельдмаршал, — лил Геринг бальзам на влюбленное сердце Бломберга, — я думаю, что вас не должен смущать какой-то пустяковый изъян в невесте. Да и можно ли вообще назвать его изъяном? Нужно быть глупцом, настаивая подать вино в закупоренной бутылке, когда оно стоит перед тобой уже разлитое в бокалы.

— Благодарю вас, рейхсминистр. Вы окончательно убедили меня и освободили от груза сомнений. Надеюсь, что наш мужской разговор не выйдет за стены этого кабинета.

— Что вы, фельдмаршал! Нужно ли об этом напоминать? — На лице Геринга появилось выражение оскорбленного достоинства. Фельдмаршалу стало неловко за допущенную бестактность:

— Простите, рейхсминистр, но дело очень щепетильное… Впрочем, хватит об этом. Надеюсь, вы не откажете нам с невестой и посетите нашу свадьбу?

— Конечно, конечно. Почту за честь для себя.

— Сейчас еду к фюреру. Попрошу благословить наш брак.

«Все, конец тебе, старый идиот», — думал Геринг, рассыпаясь в любезностях и провожая фельдмаршала до порога кабинета.

Сегодня Геринг узнал, что Гитлер охотно принял приглашение Бломберга присутствовать на его свадьбе. До завершения операции по ниспровержению военного министра оставалось около двух недель. Сегодня же предстояло заняться другими делами…

Штабные офицеры и писари, попадавшиеся ему навстречу, замирали каменными изваяниями, плотно вжимаясь спинами в облицованные дубом панели. Но рейхсминистр, высоко неся свою голову, казалось, не замечал недвижных людей, затаивших дыхание в почтительном трепете.

В кабинете Геринг с помощью адъютанта снял светлый плащ без знаков различия и генеральскую фуражку, на высокой тулье которой угнездился «косой» люфтваффовский орел. Едва заметным движением руки отпустил адъютанта и остановился перед зеркалом, где проводил ежедневно немало времени, любуясь новыми мундирами или репетируя публичное выступление.