Конец и вновь начало

Живое иррационально. Слишком жесткая система теряет пластичность и при столкновениях с внешними силами ломается. И первыми жертвами становятся талантливые полководцы: здесь это были Георгий Маниак[162] и Роман Диоген.[163] За это время армия была сокращена и частью заменена наемниками из варягов: англосаксов и русских, военный бюджет урезан, крепости запущены, а страна приведена в состояние анархии.

Сицилийские норманны захватили Италию, печенеги вторглись на Балканский полуостров, сельджуки разбили византийцев при Манцикерте и покорили Малую Азию, папа порвал отношения с патриархом, наемные войска вышли из подчинения, и остаток страны сотрясали внутренние войны, причем соперники не брезговали призывать на подмогу врагов… Греческое царство превратилось во Фракийский деспотат.

Спасла провинция. Богатый землевладелец Алексей Комнин законов не знал, а в делах разбирался и защищать себя от врагов умел. Он положил конец беспорядкам в стране и спас ее население от бесчинств иноземцев: сельджуков, печенегов и сицилийских норманнов.

Три поколения Комнинов: Алексей, Иоанн и Мануил вернули Византии большую часть утраченных земель, за исключением нагорий Малой Азии, где обосновались сельджуки, создавшие Иконийский султанат. В Европе же, после победы над венграми в 1167 г., византийская граница прошла по Дунаю и Драве, включая Далмацию.

Победа Комнинов была достигнута путем сверхнапряжения, осуществленного путем мобилизации пассионарных резервов, еще не растраченных в провинциях.

Режим Комнинов — яркий пример этнической регенерации за счет использования пассионарных окраин. Так Византия на сто лет продлила свое славное существование, но разгром византийской армии сельджуками при Мириокефале в 1176 г. и огромные потери среди лучших войск были началом конца. В 1180 г. умер Мануил Комнин, и его современник написал: «Кажется, будто божественной волей было решено, чтобы вместе с императором Мануилом Комнином умерло все здоровое в царстве ромеев и чтобы с заходом этого солнца мы все были погружены в непроглядную тьму».[164] Он был прав!

Окончательный распад проходил при Ангелах и закончился падением Константинополя в 1204 г. Крестоносцы с потрясающей легкостью взяли и разграбили богатый, многолюдный город, население которого позволяло себя грабить и убивать. Но маленькая Никея и бесплодный гористый Эпир побеждали лучшие войска французских и итальянских рыцарей, пока не вернули себе столицу и захваченные врагами области.

Вспышка патриотизма в Никейской империи оживила на время расшатавшуюся страну, но процесс этнического распада продолжался, и даже мужество Иоанна Кантакузина не смогло его остановить.[165] Византийский народ исчез, растворился, деформировался задолго до того, как османы ворвались в беззащитный, вернее, не имевший воли к защите Константинополь (5 мая 1453 г.).

ПОСЛЕ КОНЦА

Даже тогда, когда этнос распадается и перестает существовать как системная целостность, остаются либо отдельные конвиксии, либо отдельные персоны, причем последние оставляют в истории более заметный след. Так, в Константинополе, взятом турками, осталась патриархия в квартале Фанар. Обитатели этого квартала — фанариоты долго жили, пользуясь милостью султанов, уважавших пророка Ису и мать его Мариам. Только в 1821 г., после восстания морейских греков славянского происхождения, безжалостно вырезавших мусульман, султан Махмуд II приказал повесить патриарха и уничтожил последних византийцев, живших уже без Византии. Но ведь пока они существовали, они помнили о своем прошлом величии и блеске! Пусть даже это не имело значения для истории, но этнограф должен отметить сам факт наличия осколка прошлого, а этнолог обязан это интерпретировать.

А вот отдельные персоны, эмигранты, имели особые судьбы в зависимости от места, куда они попали. Во Флоренции они обучали гуманистов греческому языку и элоквенции, в Испании портреты грандов рисовал Эль Греко, в Москве учил и действовал Максим Грек и т. д. Этой инерции хватило ненадолго, но эстафета культурной традиции была передана.

Таким же пережитком своего этноса был Сидоний Аполлинарий, уже ставший христианином и епископом Клермонским в 471 г. Он был очень хорошо устроен при варварских королях, но в письмах изливал невероятную горечь, возникшую от недостатка культурного общения. Никто из собеседников не мог оценить его знаний в латинской филологии. Окружавшие его бородатые бургунды были либо заняты войной, либо пьяны.