Конец января в Карфагене

А другой мираж не желаете? 1982 год. Траурная музыка. Лето. До двух часов дня еще целых два часа. Человеку надо выпить. Он прогуливается вокруг квартала, то и дело заглядывая в окно углового «спецурика».

«Пекло мозги. Стоял июль. И на асфальт попробуй плюнь — как тут же плавится асфальт», — утешает себя тот человек стихами Вадима Медина. Вдруг он видит: дверь магазина нараспашку, у прилавка ни души, только на полках, вместо поллитровок и огнетушителей — разноцветные половые члены. Пережив галлюцинацию, этот несчастный (Коваленко его фамилия), работяга, внушил себе, что душевно болен. А четверть века спустя в этом месте действительно открыли салон «Интим», где как раз и торгуют резиновыми хуями, расставленными по полкам в том же порядке, что и поллитры! Вместо бутылок — дилдо.

Эх, кабы собрать все фототарелки всех «мальчиков с желваками», и порасспросить у них, кто сколько пил и в какое будущее заглядывал. А тогда, в 1982 году, утомленные однообразием дамочки устраивали спиритические сеансы по вызову духа Высоцкого. Спрашивали, кто будет после Брежнева. «Тир-ран умр-рет» — хрипел дух в ответ.

Да это же начало совсем другого рассказа… Полпервого. Жаркий полдень. Человек проходит мимо углового магазина «Интим». Двери распахнуты, полки — в шесть ярусов. На них одни вибраторы. Он тут же воображает подобный кошмар в другое время и в другом месте: на полках винного магазина вместо бутылок чучела хуев человеческих. И мужчины в шляпах, кроличьих шапках, все как один проглотили языки, молча думают: брать или не брать?

Говорят, в Лондоне туристам и поныне показывают то дерево, куда врезалась машина Марка Болана. В один из тех осенних дней (так удобнее говорить, если путаница со временем ни в какие ворота не лезет). Мы тоже врезались в дерево. Врезвенники, одно слово… Вот мы и врезались, в дерево. Умерли — воскресли. У машины с мягким стуком отвалились двери. Мы вылезли и отошли. Она дымилась, но это не был готовый взорваться бензобак, машина медленно таяла в воздухе, испаряясь, словно ледяной муляж.

Две могилы. Два надгробия. Одно — неизвестно где. До второго — рукой подать. Одному должно быть много лет. Второе появилось сравнительно недавно. Возможно, Болан был еще жив, когда чья-то рука (чем — гвоздем? штопором?) выцарапывала буквы «Т. Rex». Был жив и пил свой коньяк с кокаином, не ведая, что рядом уже присоседился неумолимый Ангел Смерти Малхомовес. Подобным образом мог вести себя в 20-е годы какой-нибудь внешторговский комиссар Марк Фельд, не ведая, что и его жизнь когда-нибудь оборвется под залпы ежовщины.

Для кого-то путешествие — это виды, достопримечательности, а для кого-то — коньяк, коньяк, коньяк. Глядишь, так на одном коньяке и долетит человек куда ему следует. И просунет сквозь прутья ограды уже не детский сизый нос. Взрослый нюх неисправимого романтика.

Навоз, конечно, пил вещи попроще. Да и права, выданные одноногим преподавателем автодела, так ему и не пригодились. Болан разбился на собственной (кажется, это был «Роллс-ройс»). Навоза отбросил на тротуар чужой джип.

* * *

— Я того Навоза видел всего три дня (!). И…

— Но нахамить успел.

— Та то я по пьяни, подумаешь, сказал: «Слышь, Навоз — ты не прав…» Ну и шо?!

— А у него, может быть, травма на всю жизнь осталась. Кто знает, может, он как раз эти слова вспоминал, когда задумался и угодил под колеса.

— Какие колеса?!

— Бизнесмена. Аграновича. Под колеса, а потом — под лопату. И по Азизяну: «Больше — ни хуя дальше». Или все-таки дальше? Продолжение было?

— Шо ты несеш-ш-шь… не пойму.

— Он к тебе приходил? Сплошная гематома. Обреченный, смирившийся? Такой, каким его видел последний раз на больничной койке Дядя Каланга?!

И шум лопастей вертолета, повисшего над пивною бочкой, заглушает остаток слов.

* * *

Hot Love в универмаге «Украина». Три проигрывателя «Аккорд», чтобы дать покупателю возможность прослушать и решить, надо это ему, или не надо. Туфли с пряжками на женских ногах. Платформ почти не видно. Кеглеобразные голени, или это — икры? Если в гольфах — говорят, они должны быть выпуклыми. Вот у английских школьников в кино они правильной формы. Действительно выпуклые. А у меня какие? Лучше не присматриваться. И все-таки? Не знаю, какие. Неразвитые, скорее всего. Однако совершенствоваться мне хочется меньше всего. И откуда только у школьника такое презрение к подвигам и рекордам?

Hot Love. Азизян, рассуждая о температуре, говорит: «Градусник под прямой луч нельзя!»

Его подкалывает Мамедов: «Ух ты, какой Капица! Это тебя Папа Жора научил?»

Азизян: «Шо это ты папу вспомнил? Я же не пойду к покойникам (!) за щеку давать. А там денег много. Ему-то (Капице) нобелевку разрешили взять. Не то что вашему Пастернаку культяпному».

Что касается покойников, один из них, финский солдат с того света, кричит:

«Эй вы! Оденьте девочку!»