Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Между тем Главнаука не спешила с назначением нового Президиума. Ей, похоже, было не до Института: в самом Наркомпросе и его многочисленных подразделениях происходили лавинообразные реорганизации, раскассирования и чистки, заседания, перестановки, отставки. Об Институте вспомнили лишь к 1 февраля 1930 года. Именно этим числом датирована резолюция на приведенном выше втором проекте (о «целесообразности сохранения ГИИИ»). Судя по всему, на «заседании замов» именно этому проекту было отдано предпочтение. 20 января 1930 года заместитель наркома А. С. Бубнова М. С. Эпштейн подписал этот документ и дал распоряжение о его рассылке в различные инстанции: «Лупполу, в Секретариат Главнауки, Раскольникову[360], в Секретариат ГИСа, в Президиум ГУСа и в Комиссию по подготовке научных работников». В Президиуме ГУСа на ней появилась следующая резолюция: «По просьбе т. Луппола отсрочить до организации Ассоциации. Об отсрочке в Колл<егию> послано. 1/И»[361].

Итак, заведующий Главнаукой предложил отсрочить назначение Президиума и дальнейшее реформирование ГИИИ до образования новой ассоциации, о чем было послано уведомление в Коллегию Наркомпроса. Речь идет о названной в пункте № 4 РАНИМХИРК (Российской ассоциации научно-исследовательских институтов материальной, художественной и речевой культуры). Как раз в это время происходило упразднение прежней ассоциации РАНИОН, к ведомству которой относился Институт, и создание этой новой структуры.

Таким образом, реформа Института снова затягивалась.

Тем временем в стране начинает набирать обороты новая кампания, являющаяся частью кадровой политики партии, — по внедрению в сферы управления «выдвиженцев». Еще 9 сентября 1929 года в Институт приходит из СОРАБИСа (Союза работников искусств) бумага, в которой предлагается представить не позднее 15 сентября «список номенклатурных должностей» для выдвиженцев, поскольку «вопрос отбора и выдвижения лучших работников с производства на руководящие посты Советского хозяйства в данный момент, в связи с чисткой Соваппарата от бюрократического вредительского элемента приобретает особенно важное значение»[362].

В начале осени претворять в жизнь эту установку Институт не был готов, вероятно, еще и потому, что только что произошли перестановки, и никто из нового Правления не собирался уступать «выдвиженцу» свое кресло. Еще не случилась отставка директора — он пока был в отпуске. Во всяком случае, в ответ на следующую директиву месткома от 28 сентября 1929 года (о закреплении определенных должностей за выдвиженцами) заседание Правления (от 2 октября 1929 года) постановило: «Ввиду того, что все руководящие должности в ГИИИ, как научном учреждении, требуют специальной научно-художественной квалификации, считать, что по Институту выдвиженцами могут быть замещены только должность заведующего Канцелярией и заведующего хозяйством, как не требующих специальной научной квалификации»[363].

Однако в начале 1930 года внедрение выдвиженцев приобретает директивный характер, и Шмиту приходит в голову воспользоваться этой возможностью и принять выдвиженца на должность замдиректора: таким образом он рассчитывал избавиться от ненавистного Назаренко. 3 февраля 1930 года, после постановления Президиума Ленсовета (от 31 января 1930 года) «наметить не менее одной номенклатурной должности на замещение ее рабочими выдвиженцами», Шмит сообщает в Главнауку, что готов взять выдвиженца на место замдиректора[364]. И уже 20 февраля 1930 года замдиректором по административно-хозяйственной части Института назначен «слесарь 22 разряда тов. Цыпорин», что было утверждено на заседании Правления от 23 февраля 1930 года[365]. Назаренко, наконец, был снят, однако избавиться от него Шмиту так и не удалось: он был оставлен в должности председателя ЛИТО и продолжал заседать в Правлении, диктуя свою волю[366].

3 марта 1930 года была утверждена новая ассоциация РАНИМХИРК[367]. 5 марта 1930 года на заседании Правления слушали сообщение С. А. Малахова (который как правая рука Назаренко теперь командируется в Москву по делам Института) о его переговорах с Главнаукой и о скором назначении нового директора. Казалось бы, дело сдвинулось, и Правление снова постановило «просить Главнауку ускорить реорганизацию ГИИИ»[368]. Однако слухи оказались преждевременными. Руководящие органы, кажется, забыли об Институте, во всяком случае трудно иначе объяснить поступивший из Наркомпроса циркуляр с требованием сообщить сведения о новом штате ГИИИ. «Разъяснить в ответ, — записано в постановлении Правления от 15 марта 1930 года, — что это невозможно без нового Правления и разъяснения направления работы»[369].

Последняя «реорганизация»