Конец Хитрова рынка

— Сурьезный ты, дядя, — сказала обиженная молочница и не спеша пошла дальше вдоль переулка, покачивая своими мощными бедрами. Из домика напротив вышел, поеживаясь от утреннего холода, старик с клочьями пегой бороды, стал открывать ставни. Прошел разносчик булочек, затем старуха с кошелкой, двое мальчишек. Проехал ассенизационный обоз, распространяя вокруг себя зловоние.

Я не удержался и снова посмотрел на часы — без двадцати семь. Время шло черепашьим шагом. Мне казалось, что, по меньшей мере, прошло полчаса. Сердюков сейчас, наверно, уже допил свой чай и доел свою пайку.

В переулок заглянуло солнце, мостовая зарябила светлыми бликами, засверкали стекла домов. Топтавшийся возле экипажа Кемберовский чиркнул о подошву спичку, но не закурил, а скомкал в кулаке папиросу и бросил ее в лужу. Он явно нервничал. Савельев стоял у окна и отсутствующим взглядом смотрел на противоположную сторону переулка, где старик с пегой бородой вытряхивал на крыльце половичок. Было без десяти минут семь.

— Скоро выводить будут, — сказал, не поворачивая ко мне головы, Савельев.

Внезапно ворота домзака распахнули. Я прижался лбом к оконному стеклу, а Кемберовский, поспешно сняв с морды лошади торбу с овсом, вскочил на козлы.

— Рано, — сказал Савельев.

Действительно, из ворот тюрьмы выехала телега с мусором, а ворота после этого опять закрыли. Кемберовский снова чиркнул спичкой о подошву и снова скомкал в кулаке папиросу. Новый способ успокаивать нервы, что ли?

Выводить заключенных на внешние работы начали только через двадцать минут.

Первым вышел рослый бравый надзиратель, за ним — трое красноармейцев с примкнутыми к винтовкам штыками. Надзиратель стал по правую сторону ворот, предоставив нам возможность любоваться своей широченной, крест-накрест перехваченной ремнями спиной и спускающимся почти до колен малиновым шнуром от нагана, а красноармейцы — по левую, лицом к нам. Они стояли на расстоянии шести — восьми шагов друг от друга. Таким образом охрана образовала нечто вроде живого мешка, в который и должны были попасть заключенные.

Пока все было так, как я обговорил с Вордом.

— Выходи! — зычно крикнул надзиратель. — Давай, давай, быстро!

Лишенцы выходили по двое, через равные промежутки времени.

— Два, четыре, шесть, десять, двенадцать… — глухо доносился до нас голос выводящего.

— Пошевеливайся! — торопил надзиратель, каждый раз взмахивая рукой, когда из проходной появлялась очередная пара.

— Шестнадцать, восемнадцать, двадцать, двадцать два, двадцать четыре, двадцать шесть, двадцать восемь…

Лиц разобрать было нельзя. Слишком далеко. Совсем молодые, в возрасте, старики — они все были похожи друг на друга, как близнецы. Безликая, серая масса — одним словом, арестанты.

— Который из них Сердюков?

— По-моему, вот тот верзила, который поближе к надзирателю, — неуверенно сказал Савельев. — А впрочем, черт его знает.

С вышки высунулась голова часового в буденовке, тускло блеснула серая ниточка штыка. Значит, Ворду не удалось его убрать. Жаль! Очень жаль! Если Сердюков, вопреки логике, побежит по середине переулка, то вся эта затея может плохо кончиться. Но у Ворда еще есть время, будем надеяться.

— Часовой-то на вышке…

— Вижу, — коротко сказал Савельев.

У меня было такое ощущение, будто бежать предстоит не Сердюкову, а мне самому. Я весь подобрался, чувствуя, как у меня напряглись мускулы и перехватило дыхание. Мои ладони были мокрыми от пота.

— Граждане заключенные, стройсь!

Серая масса заколыхалась, стала приобретать форму прямоугольника, перегородившего поперек переулок. Этот прямоугольник скрыл от нас красноармейцев, оказавшихся по другую сторону заключенных. На этом основывался предложенный мною Ворду план. Молодец, Ворд! Если бы он сейчас еще снял часового!

Надзиратель опять взмахнул рукой.

— Граждане заключенные…

И вдруг голос его оборвался. Надзирателя не было. Он исчез. Странно. Как и когда сбил его с ног ударом по голове Сердюков, я не видел, хотя неотрывно наблюдал за происходящим. Я заметил только, что надзирателя нет. Он словно растворился в воздухе, пропал. Передо мной больше не было его перехваченной ремнями спины, малинового шнура от нагана, бритого затылка. Передо мной была только колышущаяся серая масса заключенных и бегущий к нам человек. Он бежал, низко пригнувшись, почти касаясь своими длинными руками земли. Казалось, он скачет на четвереньках. Большое, сорвавшееся с цепи дикое животное.

— Стой!

Бегущий стремительно к нам приближался. Я уже различал его лицо, крупное, тяжелое.

— Стой, стрелять буду!

Грохнул выстрел. Это кто-то из красноармейцев выстрелил вверх.

Стрелять в Сердюкова они не могли: между ними и беглецом находились заключенные. Часового на вышке не было. Видимо, Ворд снял его в последнюю минуту.

— Ложись!

Это уже относилось к сбившимся в кучу посреди переулка заключенным. Правильное решение, но его следовало принять на мгновение раньше. В таких случаях необходима быстрая реакция.

— Ложись!