Конец конца Земли

Но климатические изменения – соблазнительная тема для организаций, желающих, чтобы их принимали всерьез. Помимо того, что это готовый мем, они удобны тем, что не поддаются точной оценке: если научные исследования, прошедшие экспертное рецензирование, говорят о трех миллиардах птичьих смертей за год в одной Америке из-за столкновений и гуляющих на воле кошек, то ни одну смерть конкретной птицы нельзя определенно связать с климатическими изменениями и, тем более, с какими бы то ни было климатическими действиями, предпринятыми или не предпринятыми отдельно взятым рядовым гражданином. (Местные и краткосрочные особенности и зигзаги погоды – хаотический продукт множества факторов, и на них не влияет то, на чем ездит отдельно взятый человек – на неэкологичном «хаммере» или на экологичном «приусе».) Спасти птиц от столкновений с твоими стеклами и от когтей твоих кошек ты можешь явным, неоспоримым образом, в то время как, уменьшая свой углеродный след даже до нуля, ты никого непосредственно не спасаешь. Поэтому заявление, что климатические изменения вредны птицам, антидискуссионно. Требовать более строгой проверки ветроэлектростанций, добиваться, чтобы их не строили на пути миллионов перелетных птиц, – значит настраивать против себя энвиронменталистские группы, выступающие за ветроэнергетику любой ценой. Активно возражать против перепромысла мечехвостов – против подлинной причины того, что этой зимой исландский песочник попал в список исчезающих в США видов птиц, – значит ставить в неловкое положение администрацию Обамы: директор Службы охраны рыбных ресурсов и диких животных, объявляя о внесении этого вида в список, возложил вину за уменьшение численности исландского песочника в первую очередь на «климатические изменения». Политически это удобнее: в климатических изменениях виноваты все – а значит, никто. Можно сетовать на них без ущерба для самооценки.

В том, что нынешнее столетие будет тяжелым для диких животных, сомневаться не приходится. Даже если климатологи ошибаются и глобальные температуры чудесным образом завтра стабилизируются, мы все равно столкнемся с масштабнейшим за шестьдесят пять миллионов лет уничтожением в мире природы. То, что в нем пока еще остается, стремительно сокращается из-за роста населения, из-за сведения лесов и интенсивного сельского хозяйства, из-за истощения рыбных богатств и водоносных слоев, из-за пестицидов, пластикового загрязнения и распространения инвазивных видов. Для множества видов, включая почти всех североамериканских птиц, климатические изменения – более отдаленная, вторичная угроза. Реакция птиц на острый климатический стресс не очень хорошо изучена, но, так или иначе, птицы приспосабливались к таким стрессам десятки миллионов лет, и они постоянно нас удивляют: императорские пингвины перемещают свои зоны размножения по мере таяния антарктических льдов, американские тундровые лебеди покидают воду и учатся подбирать зерна на сельскохозяйственных полях. Не всем видам удастся приспособиться. Но чем крупнее, здоровее и разнообразнее наши птичьи популяции, тем больше шансов, что многие виды выживут и даже будут процветать. Чтобы предотвратить гибель видов в будущем, недостаточно сократить наши выбросы углекислого газа. Нам также нужно сохранить жизнь множеству диких птиц прямо сейчас. Нам необходимо сопротивляться уничтожению, которое грозит им в настоящем, трудиться ради того, чтобы уменьшить многие опасности, наносящие урон североамериканским птичьим популяциям, нам надо инвестировать в масштабные, умно спланированные природоохранные проекты, особенно в те, что задуманы с расчетом на климатические изменения. Это не единственное, чем следует заниматься людям, которых заботит природа. Но этим не следует заниматься лишь в том случае, если проблема глобального потепления требует всех ресурсов всех природоохранных групп до единой.

Маленькая трагикомедия климатических общественных движений в том, что они меняют правила игры. Десять лет назад нам говорили, что у нас есть десять лет на принятие решительных мер, необходимых, чтобы предотвратить глобальный рост температур в нынешнем веке более чем на два градуса по Цельсию. Сегодня мы от некоторых из тех же самых активистов слышим, что у нас все еще есть десять лет. В действительности меры, необходимые сейчас, казалось бы, должны быть еще более решительными, чем те, что требовались десять лет назад: ведь в атмосферу выброшены новые гигатонны углекислого газа. Если мы не сбавим обороты, то, не добравшись даже до середины века, исчерпаем весь лимит выбросов, отпущенный нам на столетие. Между тем многие правительства предлагают сейчас менее решительные меры, нежели десять лет назад.