Конец королевы

Двадцать второго октября в воскресенье у Зузаны был день рождения, и мне пришлось пообещать, что мы отпразднуем его вместе. Правда, у меня особого желания не было, я вообще начал ходить с ней скорее по недосмотру: пару раз заговорил, погладил, поцеловал, а она и влюбилась. Да еще самым глупейшим образом — беззащитно, так сказать, и теперь уже было не так-то легко от нее отделаться. Она была слишком милая и порядочная, чтобы сказать ей о своем равнодушии, и слишком наивная и доверчивая, чтобы самой догадаться о моем к ней отношении, больше того, чем безразличнее я относился к ней, тем нежнее и привязчивее становилась она. Короче говоря, праздновали в восемь вечера в комнате Зузаны, я купил пару гвоздик и отправился на женскую половину в спортивных штанах и свитере, рассчитывая дать деру при первом же удобном случае.

Она ожидала меня, наряженная словно в театр или на концерт, в темном вечернем платье и модных туфлях, причесанная, накрашенная и встревоженная.

— Ты только не сердись, пожалуйста, — встретила она меня, — но придется тебе минут десять подождать, ровно в восемь мне должна позвонить тетя… А в общежитии, как нарочно, ни один телефон не работает, надо идти на почту… Подождешь?

— Ну конечно, — ответил я, — поторапливайся… — И помог ей надеть пальто.

— Выпивка на столе, налей себе, если хочешь. И погляди, что мне подарила Катаржина, — сказала она и показала на стол, где рядом с бутылкой баккарди и двумя рюмками лежал небольшой пакетик, судя по всему, женское белье; впрочем, об этом свидетельствовала и длинноногая завлекательная девица, изображенная на целлофановой обертке. — Через двадцать минут вернусь! — крикнула Зузана уже в дверях, потом в коридоре застучали ее каблуки, и я остался один.

Я вынул из бумаги гвоздики, сунул их в баночку от горчицы, сел на постель, закурил сигарету и от нечего делать взял пакетик. В нем была комбинация или ночная рубашка, я не очень-то разглядывал, вытащил только уголок лилового нейлона с черной каемкой и снова запихнул обратно, потом разобрал название фирмы, надпись «Made in Germany» и четырежды отпечатанную цену: в марках, французских и бельгийских франках и голландских гульденах. Мне пришло в голову, что Катаржина, как видно, опять получила «поздравление» от дядюшки и накупила всякой всячины. Собираясь положить пакетик на стол, я вдруг заметил маленький блокнотик в элегантной кожаной оправе, очень изящную вещицу. Взял его в руки и стал просматривать. Вовсе не из любопытства, просто подумал сначала, что это тоже подарок Катаржины, а Зузана сама разрешила мне все посмотреть. Меня удивило, что в блокнотике уже есть записи — какие-то сокращенные слова и цифры. Я машинально просмотрел их и ничего не понял.

13.1 ВГ 200 м (свитер, гал. + 6 х пейл.)
17.1 Берт 300 кр. (20 $)
18.1 Берт 300 кр.
3.2 АГ 25 lb
11.2 ВГ 200 м (отл. круж. пл.)
17.2 AM 20 lb
20.2 Берт 300 кр. (20 $)

И т. д. Тут я сообразил, что у меня в руках Катаржинин блокнот, узнал ее аккуратный прямой почерк. Но о чем идет речь, что все эти сокращения и цифры означают, до меня пока не дошло. Но на следующей странице… Там были летние числа, точнее — август прошлого года, а над ними печатными буквами обозначено: ЮГ.

17.8 Мисс Яд. 2000 дин.
18.8 — 150 $ (!)
19.8 ИЛ 150 фр. (адр.)
20.8 MP 200 м
21.8 — 2000 $ (!!!)

И еще трижды по сто пятьдесят долларов, ежедневно вплоть до 26.8, а также еще раз 300 марок, один восклицательный знак и пометка — MP, адр.

Адреса были в конце; я дрожащими пальцами отыскал букву «М», где значился адрес некоего А. Мунцера: «Манесова, 24, Прага, 6, тел. 268-42-67». Перевернув еще несколько страниц, нашел букву «Р», где Катаржина пометила два адреса: «Карл Рейснер, Вильгельмштрассе, 11, Нюрнберг — III. Мартин Рихтер, Ванхофштрассе, 43, Франкфурт-н-М. (Юг.)», — и тут меня наконец осенило. Меня даже затрясло, руки дрожали, как у столетнего старика, я глубоко затянулся сигаретой, которая давно уже погасла, снова зажег ее, выпустил дым и вместе с ним негромкое, но от души:

— Ах, ты, стерва!