Конец легенды

Из-под ног его то и дело поднимались птицы. Денис машинально нагибался и, если находил в траве гнездо, тут же на ходу выпивал два-три яйца. Думы его неотступно вертелись вокруг происшествия на провале, в голове билась одна мысль – кто же они, эти таинственные аборигены, снова спасшие ему жизнь? В том, что это добрые, благородные люди, можно было, кажется, не сомневаться. Но что в таком случае заставляет их прятаться? И где они скрываются до сих пор на острове?

Занятый такими мыслями, Денис вышел к океану и еще издали увидел Эвелину, нервно вышагивающую возле шалаша.

– Крымов! Наконец-то! Где вы запропастились? А Жана нет?

– Пока нет.

– Что значит пока?

– Я подозреваю, что он провалился в одну из глубоких ям, каких, должно быть, немало на этой вулканической глыбе. Я сам сейчас провалился в такой погреб. Как раз там, где обрываются его следы. Но найти его будет непросто: ямы сверху прикрыты валежником. Придется осторожно обшарить весь этот распадок.

– Однако, вы, я слышала, кричали, звали его?

– Да, и не один раз.

– И думаете, он не услышал бы вас, не подал голоса?

– Как вам сказать… Я теряюсь в догадках.

– А что сказал Курт?

– Сказал, что не видел Жана с утра.

– И вы верите ему?

– У меня нет оснований…

– У вас нет оснований! А где он сам пропадал весь день? Почему пришел в лагерь так поздно?

– Я спрашивал, он не говорит.

– Еще бы он все выложил вам!

– Вы что же, подозреваете…

– Я ничего не подозреваю, просто я знаю Курта больше, чем вы. И уже говорила вам, это страшный человек.

– Вы боитесь его?

– Да, боюсь. И чем дальше, тем больше.

– Но ведь вы здесь не одна, мисс Эвелина. Мы с Жаном… Я, по крайней мере… Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.

– Спасибо, Крымов. Только знаете, что я вам скажу. Простите, конечно, за откровенность. Но с вами мне еще страшнее.

– Почему? – удивился Денис.

– Потому что я между вами и Куртом… Как бы это лучше объяснить? Ведь вы, как два тигра в клетке. Мира между вами не будет никогда. А вы будто нарочно еще больше обостряете отношения. Зачем это? Мне многое нравится в вас, Крымов. Но много в вас и такого, что я не могу понять, не могу увязать с вашим умом, вашим трезвым взглядом на жизнь. С одной стороны, вы принципиальны, прямолинейны сверх всякой меры. А с другой… Как бы это сказать?… Слишком добры, слишком покладисты, мягкотелы, слишком доверчивы, что ли. Ну, зачем вы тогда, чуть не в первый день, ударили Курта? Ведь можно было просто отказаться от его предложения, не обостряя обстановки, тактично. А вы, как еж, ощетинились всеми своими иглами… И в то же время фактически все тянете на себе, работаете за всех. А вчера даже после того, как Курт устроил настоящее побоище из-за мнимой пропажи чемодана, вы не нашли ничего лучшего, как полезть за этим чемоданом на дерево. Мне хотелось надавать вам за это пощечин. А Жан, который вначале готов был молиться на вас, наверное, возненавидел вас после этого. Или вот еще – вы, я знаю, прячете от всех какую-то безделушку, а ножом вашим, единственным здесь оружием, может воспользоваться кто угодно. Словом, вы постоянно бросаете Курту вызов и в то же время показываете ему свои слабые стороны, которыми – поверьте мне, Крымов! – он не преминет воспользоваться. Я же между вами, как между двух огней… Вы понимаете меня?

Денис нахмурился.

– Я понимаю вас. Но хочу, чтобы и вы поняли меня. Не ударить Курта в тот день я не мог. Есть вещи сильнее здравого смысла и общепринятой логики. То, что вы назвали «предложением», я воспринял как величайшее оскорбление. И тут мне добавить больше нечего. Что же касается моей нетактичности, то я просто не считаю себя обязанным быть тактичным с этим фашистским выродком. Потому что я чту свое достоинство и свою гордость. Гордость советского человека.

– Боже, какое значение это имеет здесь, сейчас!

– Это имеет значение везде и всегда, а в таких экстремальных условиях – тем более. Вы, насколько я понял, хотели бы убедить меня поступиться этой гордостью, стать ради мира в нашей колонии более терпимым к этому негодяю. Этого не будет никогда. Я могу пожалеть женщину, больного человека, даже обезьянку. Но потакать прихотям богатого бездельника меня не заставит никто, чем бы мне это ни грозило. А почему я, тем не менее, сам все «тяну», как вы выразились? Так это я делаю ради себя, немного ради вас. Просто, чтобы выжить, чтобы вырваться из этой западни. Ведь не сделай этого я, этого не сделает никто. Обычный разумный эгоизм! Ну не могу же я, наловив, скажем, рыбы, не пригласить к столу даже ненавистного мне Курта. У нас так не делают…

Денис сильно потер лоб.

– А вот то, что вы сказали относительно ножа и эта история с чемоданом… Тут вы правы. Да, правы! Не стоило мне лезть на дерево. И я извинюсь за это перед Жаном.

– Если вам представится еще такая возможность.

– Что вы хотите этим сказать?

Журналистка отвела глаза в сторону.

– Я не могу сказать еще ничего определенного. Но боюсь, что больше мы не увидим нашего Жана.

– Нет! Я найду его. Найду во что бы то ни стало! Хотя бы мне на четвереньках пришлось исползать весь этот распадок.