Конец лета

Адреналин перестал действовать, и Вероника начала мерзнуть, ощутила боль в ногах и жжение в расцарапанных руках. Вздрогнула, оглядев прогалину, на которой оказалась.

Место, где нашли ботиночек Билли, было совсем рядом: да, вот оно, это кукурузное поле. Ночной гость бежал прямо через него.

Вероника снова вздрогнула – то ли от холода, то ли оттого, что поняла: за ней наблюдают. Метрах в десяти-пятнадцати от забора кто-то есть. Вероника развернулась, одним движением вскинула дробовик и сняла его с предохранителя.

Животное. Похожий на собаку зверек с острыми ушами и склоненной набок головой. Он сидел неподвижно, глядя на нее. Лиса.

Глава 33 Лето 1983 года

Монсон открыл дверь арестантской. Полицейский, сидевший в стеклянной будочке, поднялся. – Его выпускают. – Монсон указал на камеру Роота. Полицейский, кажется, не удивился – видимо, сплетница Бритт успела просветить и его.

– Ну что же, тогда я займусь всей бюрократией?

Монсон протестующе взмахнул рукой.

– Нет, я сам. Ты сегодня вечером свободен.

Монсон дождался, пока дверь за полицейским закроется, а потом сунул голову в будку. Согнувшись, он потащил к себе дубинку, засунутую в держатель под столом. Продел большой палец в петлю, намотал ее на запястье, покрутил. Дубинка ладно легла в руку.

Роот полулежал на койке и читал замызганный дешевый детектив – наверное, отыскал его в скудной тюремной библиотеке. Когда Монсон вошел, Роот поднял на него глаза и закрыл книжку.

– Начальник участка собственной персоной. – Роот обрел свой обычный надменный тон. – Если желаете поговорить, вам придется позвонить моему адвокату. Я ничего не скажу без…

Монсон треснул дубинкой по койке в пяти сантиметрах от ноги Роота, отчего тот подскочил и уронил книгу. Звук эхом прокатился между каменных стен, как пистолетный выстрел.

Роот, сначала, кажется, потрясенный, быстро взял себя в руки. Он выпрямился; глаза сузились, губы плотно сжались.

Монсон встретил его взгляд. Представил себе Роота там, в насосной. Представил Билли Нильсона на той кошмарной кровати. Снова занес дубинку, но почему-то помедлил с ударом.

Роот повел плечами.

– Отец часто меня бил… Вернее, «бил» – не то слово. Лупил почем зря. Мое первое воспоминание о нем – как он наклонился надо мной и охаживает ремнем. Не думал, Монсон, что ты из таких.

Монсон обхватил дубинку, собираясь с духом, чтобы продолжить начатое.

– Он меня бил, пока я не научился давать сдачи, – продолжал Роот. – А когда мне исполнилось семнадцать, я его вздрючил так, что чертям тошно стало, и отправился в море. Там тоже драк было навалом. Когда я понял, как все устроено в этом мире, то кулаков уже не жалел. Но Сейлор оберегал меня, приглядывал, чтобы я совсем уж с катушек-то не слетал. – Он помолчал, кивнул на дубинку. – Я что хочу сказать: я к побоям привычен. К сильным побоям. Просто знай это, Монсон. Если ты собрался излупить меня, тебе придется постараться как следует.

У Монсона дернулся кадык. Он пытался и дальше видеть перед собой Билли Нильсона, пытался опереться на гнев и чувство собственного бессилия. На ненависть, которую он чувствовал к Томми Рооту. Но в нем уже проросло сомнение. Неужели он и правда из таких? Он еще постоял, занеся дубинку и зло глядя на Роота. Потом медленно опустил руку и отступил. Его тут же замутило.

– Прокурор принял решение выпустить тебя, во всяком случае – пока, – проворчал он. – Но ты все еще под подозрением. Тебе нельзя покидать коммуну, это понятно?

Роот поднялся, медленно кивнул.

– Мог бы прислать сюда кого-нибудь, – заметил он. – Не пришлось бы унижаться. Зачем ты пришел сам?

Монсон вздохнул и тихо сказал:

– Нильсоны раздавлены. Они просто хотят знать, где их мальчонка. Хотят, чтобы он вернулся домой.

Монсону вспомнилось, какими Юхан и Якуб были в возрасте Билли. Он еще понизил голос, ему не надо было напрягаться, чтобы слова вышли честными.

– Ты сам отец, Томми. Должен понимать чувства Эббе и Магдалены. А если бы твой сынишка пропал? На Эббе лица нет, Магдалена заперлась в спальне. Не встает с постели с тех пор, как Билли…

С угловатым лицом Роота что-то произошло. Быстрая перемена во взгляде. Кажется, Роот и сам это заметил – отвел глаза, облизал губы. Монсон тут же подумал про Веру Нильсон. То же беспокойное выражение в глазах.

– Верни им покой, Томми, – продолжил Монсон. – Только ты можешь это сделать.

Томми снова облизал губы. Открыл рот, словно собираясь что-то сказать. Он явно колебался.

Монсон вспомнил, как дети Нильсонов стояли в окне второго этажа. Вера и Маттиас смотрят вниз, на него, ждут, что он отыщет их младшего брата. Положит конец ночным кошмарам. Он задержал дыхание.

На лице Роота читалась теперь едва ли не мука. Но потом оно мало-помалу приняло обычное выражение. Он покачал головой:

– Мне больше нечего сказать.

В голосе Роота не было и следа торжества – только смирение. И все же Монсон взбесился. Злость моментально вернулась, став еще сильнее. Где-то в глубине глазных впадин началось постукивание.