Конец лета

Монсон возглавлял полицию Рефтинге уже четыре года. Он с семьей переехал сюда, устав от пьяниц, психов и ночного патрулирования в Норрчёпинге. Разочарованный тем, что на карьерной лестнице его вечно обходили более молодые и голодные полицейские. В Рефтинге, среди полей Сконе, он поуспокоился. Здесь под его началом были двенадцать полицейских и две дамы из гражданских – они отвечали на телефонные звонки, принимали заявления и выдавали лицензии на оружие.

Монсон сам вырос среди полей Эстергтотланда и понимал, как устроена жизнь в таком поселке – наверняка именно поэтому он и получил свою нынешнюю должность. По опыту он знал, что в таких местах люди тяжко трудятся и стоят друг за друга горой. Они по большей части придерживаются десяти божьих заповедей, отчего статистика преступлений в Рефтинге в основном ограничивается незаконными проникновениями, браконьерством и вождением в нетрезвом виде или же вождением незаконным. Что до последних двух пунктов, то он прекрасно понимал: его подчиненные скорее отпустят, чем задержат правонарушителя. Некое молчаливое соглашение между жителями и силами правопорядка было заключено задолго до его появления. В сельской местности машина необходима. Нет машины – нет работы, а значит, нет еды на столе. А он не хотел оказаться тем, кто лишит какую-нибудь семью дохода и пропитания. Аутсайдером быть тяжело, и не только ему, но и Малин с детьми. Чтобы вписаться, чтобы тебя приняли, нужно время, особенно если твой выговор отличается от местного.

Он старался изо всех сил. Приучил себя говорить Моннсенн вместо Монсон. Сменил кофе «Гевалья» на «Сконеруст» и научился называть второй завтрак обедом. Записал себя, детей и Малин в футбольный клуб и пунктуально посещал баню в семь часов вечера каждый четверг, чтобы пообщаться с мужиками в парной. Усилия окупились. В прошлом сезоне Малин назначили заместителем кассира в клубе, а его самого – тренером команды 14-летних подростков. А в начале весны ему даже предложили место в большой охотничьей команде. Монсон с нетерпением ждал осени. Просто дождаться ее не мог.

Вероятно, полицейские дела и без сегодняшнего происшествия пошли бы живее, потому что сбор урожая сейчас подходит к концу и люди устали и легко раздражаются. Драки, пьянство, членовредительство, иногда, в худшем случае, – еще и нанесение побоев. Но ничего тяжелее обычно не случалось. За четыре года пребывания на посту начальника здешней полиции Монсону до сегодняшнего вечера не приходилось сталкиваться с задачей, которая требовала бы от него особого напряжения, и его это более чем устраивало. Он предпочитал держаться на заднем плане. Пить утром кофе в тишине и покое, почитывая местные газетки, «Ланд» и «Свенск якт». Ходить на собрания Союза предпринимателей, Красного креста и муниципального совета. Жечь гашиш на школьных собраниях, чтобы родители знали, как он пахнет – на случай, если какому-нибудь предприимчивому юнцу удастся притащить наркоту из Дании. Проводить в школах коммуны ежегодные Дни безопасности на дорогах. Монсон предпочитал полицейскую работу именно такого рода. Она ему хорошо удавалась.

Сейчас, когда двор Нильсонов заполнили добровольцы, его накрыло осознание того, что на него направлены все взгляды. Это чувство превратилось в кислый ком в животе, и ком этот рос по мере того, как росла толпа вокруг Монсона. Все смотрели на него, ожидая, что он положит конец кошмару, поселившемуся в семье Нильсонов.

Взгляд Монсона скользнул вверх, к большому хозяйскому дому, в котором горели, кажется, все лампы до единой. Он различил в окнах два силуэта. Дети, девочка и мальчик, ровесники его собственных. Монсон порылся в памяти, вспоминая, как зовут брата и сестру Билли. Что их отца зовут Эббе, он знал давно. Эббе Нильсон, мягкий сдержанный человек, был тихоней из тех, кто в бане молча сидит на нижнем полке, пока кто-нибудь другой разливается соловьем. Его шурин Харальд Аронсон, например.

Мать детей, Магдалену Нильсон, урожденную Аронсон, знали, конечно, все. Первая «Мисс Горошина», черно-белая газетная фотография до сих пор висела в вестибюле администрации, хотя снимку было уже лет двадцать. Причиной этого в равной степени послужили красота Магдалены и ее фамилия. Аронсоны считались в поселке большими людьми, что едва ли упрощало нынешнюю ситуацию.

Монсон продолжал с натугой вспоминать, как зовут мальчика и девочку, видневшихся в окне, но, несмотря на все усилия, так и не вспомнил. Сам не зная почему, он помахал рукой, но ни один из детей не сделал ни малейшей попытки ответить ему. Они так и стояли в окне, глядя на Монсона. Ждали, что он отыщет их младшего брата. Сделает так, что все снова станет хорошо.

Глава 3

Вероника считала себя в общем и целом неплохим человеком. Она сортировала мусор, вовремя оплачивала счета и время от времени жертвовала мелочь на благотворительность.